Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

— Выпей, князь, вся печаль твоя и отступит, а мы тебе будем петь до утра.

Взяв в руки чарку, Куташев залпом выпил её содержимое и вытер губы рукавом бобровой шубы. Цыгане одобрительно загудели. Взяв в руки гитару, Шандор ударил по струнам весёлым перебором, зазвенел бубен, Рада вышла на центр комнаты, высоко подняв руки над головой и пошла по кругу, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, в такт ускоряющейся мелодии. Легконогая, тонкая, она будто летела над полом, взметнулись цветастые юбки, зазвенели браслеты на запястьях и щиколотках.

Лишь для него одного был сей безумный вихрь танца, улыбка не сходила с лица девушки, в глазах легко читался немой призыв. Мелодия оборвалась внезапно, рухнув на колени, так, что цветастая юбка легла вокруг согнутого стана на подобии перевёрнутой чаши цветка, девушка какое-то время не шевелилась, потом поднялась, легко и грациозно, покачивая бёдрами, прошла и села на лавку рядом с Николаем.

— Ты очень красивая, Рада, — тихо заметил Куташев, — наливая в серебряный кубок вино для танцовщицы.

Говорил он ей то от чистого сердца. В ней не было ни капли фальши, ни тени притворства. Если бы и он смог полюбить её так же, как она его, плюнул бы на все условности и в очередной раз эпатировал свет, женившись на цыганке. Только с ней он ощущал свободным от всяческих условностей, только с ней ему не надобно было претворяться тем, кем он не являлся на самом деле.

— Это ты красивый, — застенчиво улыбнулась девушка, принимая из его рук кубок. — Что тебе старая Аза сказала? — поинтересовалась она.

— Ничего, — пожал плечами Куташев.

В избе становилось жарко. Скинув с плеч шубу, Николай ослабил узел шёлкового галстука, а потом и вовсе снял его, накинул на шею чумазому мальчонке и махнул рукой, мол, дарю. Далеко за полночь продолжалось шумное веселье, поймав пристальный взгляд Куташева, Рада поднялась из-за стола и, не церемонясь, принялась выпроваживать сородичей из дому.

Старая Аза ушла последней. Подозвав девушку напоследок к себе, старуха тихо прошептала ей на ухо несколько слов и удалилась.

Оставшись наедине с цыганкой, Николай поманил девушку к себе. Нисколько не стесняясь, Рада скользнула к нему на колени, обвила тонкими руками крепкую шею и прильнула к губам в долгом томительном поцелуе.

Остаток ночи минул незаметно, словно в одно мгновение. Куташев так и не заснул. Поутру, едва только за окном забрезжил серый зимний рассвет, князь поднялся с узкого ложа и, стараясь не шуметь, принялся одеваться. Как бы он не старался вести себя, как можно тише, но Раду всё же разбудил. Девушка села на постели, натянув на грудь одеяло из цветастого ситца на вате.

— Уходишь? — разочаровано поинтересовалась она.

— Пора, — улыбнулся Николай. — Дело у меня есть безотлагательное. Вот улажу все свои неурядицы и вернусь к тебе, — пообещал он.

— Я буду ждать, — застенчиво улыбнулась в ответ Рада.

Ушедшая ночь, словно открыла ему глаза на самого себя, он словно бы со стороны увидел и себя, и Марью Филипповну, и до того омерзительна сделалась ему эта жизнь, полная условностей. Для чего? Зачем? К чему эти игры, коли можно жить свободно! Нет, пока ещё не поздно надобно разорвать к чёрту эти узы и забыть, как страшный сон. К чёрту всё! Пусть говорят, что хотят, ему не в первой!

Конечно, для визита в дом Ракитиных, время было совсем неподобающее, потому князь Куташев решил сначала поехать к себе, чтобы переодеться, дабы иметь вид более пристойный.

Несмотря на то, что возницу Николай отпустил, свои сани он обнаружил прямо перед крыльцом избы. Куташев улыбнулся. Прислуга хорошо знала его привычки, и даже ежели он оставался где-то на ночь, то поутру предпочитал покинуть любовное гнёздышко, как можно раньше.

Тройка лихо домчала его до Петербурга. Дома ждал накрытый в столовой завтрак, покончив с которым Николай поднялся к себе, дабы сменить одежду, и отправиться, наконец, туда, куда собирался, но его задержали дела. Из Сосновки прибыл управляющий с жалобой на соседа, науськивающего своих мужиков рубить деревья в сосновом бору. Пришлось вникать в суть его затруднений. Пока он разбирался с делами поместья, в кабинет робко поскрёбся дворецкий и доложил, что к нему с визитом пожаловала княгиня Анненкова.

— Ваше сиятельство, — заглянул дворецкий, — я говорил, что вы нынче не принимаете, но княгиня Анненкова настаивает.

Тотчас отпустив управляющего, он велел дворецкому проводить княгиню к нему в кабинет.

Ирина Александровна вошла в комнату, поздоровалась, пытаясь вести себя непринуждённо, но скрыть беспокойство и нервозность у её сиятельства не получалось. Тревожный взгляд княгини перебегал с предмета на предмет, уголки губ дрожали в нервической улыбке, словно она собиралась сказать или сделать что-то весьма и весьма ей неприятное, но необходимое.

— Ирэн, вы обворожительны, — склонился над протянутой рукой Николай.

— А вы всё такой же льстец, Николя, — присела в кресло и расправила юбки молодая княгиня. — Я должна поговорить с вами. Возможно, то, что вы услышите от меня, вас очень огорчит, но промолчать я не могу, — вздохнула она.

— Я вас слушаю, — сложив руки на груди, присел на подлокотник соседнего кресла Куташев.

— Прежде, чем я расскажу вам то, что должна, дайте мне слово, Николя, что всё сказанное никогда не выйдет за пределы этой комнаты.

— Странно, что вы сомневаетесь, Ирэн. Прежде я не был замечен в желании позлословить на чей-нибудь счёт, — усмехнулся Куташев. — Но, так и быть, я даю вам слово, что всё, что вы скажете, останется между нами.

— Вы зря настроены столь легкомысленным образом, Николя. Речь пойдёт о вас и о Марье Филипповне, — довольно резко, отозвалась княгиня Анненкова.

— Я уже заинтригован, Ирэн, — поднялся с подлокотника Куташев и пересел в кресло.

— Боже, мне так тяжело говорить, но я должна, — подняла она голову, глядя ему прямо в глаза. — Маша… она использует вас.

— Об этом я уже догадался. Вы не сказали мне ничего нового, Ирэн.

Ирина Александровна судорожно вздохнула, сцепила тонкие пальцы в замок в нервном жесте.

— Всё гораздо хуже, чем вы думаете, Николя. У Марьи Филипповны есть повод желать брака с вами. Она решила, что вы можете избавить её от некого рода затруднений.

— И что же это за затруднения? — нахмурился Куташев.

— Марья Филипповна в тягости, — отвела взгляд княгиня.

В комнате воцарилась оглушающая тишина, только размеренное тиканье напольных часов нарушало её.

— Отец ребёнка — Андрей? — сопоставив все факты и высказывания Марьи Филипповны о Ефимовском, поинтересовался Николай.

Ирина Александровна молча кивнула.

— Ну, что же, Ирина Александровна, видимо, я должен поблагодарить вас за то, что раскрыли мне глаза, — поднялся с кресла Куташев.