Бертрис Смолл - Коварство и любовь

– Госпожа Тилни сообщила, что королева во время путешествия вела себя довольно странно – ночные отлучки и прочее. Заметили ли вы нечто такое, о чем хотели бы рассказать Тайному совету?

– О да! – с готовностью воскликнула Маргарет Мортон. – Я уверена, нет сомнений, что ее величество и эта баба Рогфорд что-то затевали. Вечно о чем-то шушукались, слали записки туда-сюда, в которых ничего нельзя было разобрать. Да еще письма, которые Рогфорд брала у королевы и куда-то с ними убегала. А потом приносила другие письма ее величества.

– В Линкольне вы втайне выходили куда-то с королевой, – мягко подсказал герцог Саффолк.

– Да, милорды, и в Йорке, и в Понтефракте. Мы, служанки в личных покоях королевы, вечно суетимся, то входим, то выходим. Но в Понтефракте ее величество накричала на госпожу Луффлин, потому что та вошла в ее спальню и не постучала. Она выгнала ее и впредь запретила кому-нибудь из нас входить в спальню, если она сама не прикажет. В ту ночь королева заперлась с леди Рогфорд. И это странно само по себе, милорды, – заявила она многозначительно. – Дверь не только закрыли на замок, но вдобавок и на засов изнутри. И что же, милорды? Именно в тот момент королю не захотелось навестить свою женушку! Очевидно, он предполагал провести ночь в ее постели. Со всем уважением, милорды, но он был в халате, ночной рубашке и ночном колпаке, а дверь-то оказалась заперта. – Женщина обвела взглядом зал заседаний Тайного совета, чтобы убедиться, какой эффект произвели ее слова. Явно довольная собой, она продолжала: – Так вот, милорды, мы стали колотить в дверь, и голос леди Рогфорд в конце концов спросил, чего нам нужно. Мы сказали – тут король, он желает видеть королеву. Я стояла возле самой двери. Так вот, там было чего слышно: сначала шарканье ног, потом Рогфорд бормотала, что замок не открывается, а король тем временем терял терпение. Наконец дверь чуть приоткрылась, и выглянула Рогфорд. «Королева, – говорит она, – страдает от жуткой головной боли и умоляет короля уйти, чтобы она могла отдохнуть в одиночестве и прийти в себя, чтобы наутро ехать с королем на охоту». Разумеется, король, такой любезный джентльмен, уважил ее просьбу. Да простит Господь мне эти слова, милорды, но в тот момент я подумала про себя, что там с ней другой мужчина, не иначе.

В зале стояла гробовая тишина. Вот оно и прозвучало, это свидетельство, которое они так долго искали и боялись услышать.

– Возможно, госпожа Мортон, ваши подозрения навели вас также на мысль о том, кто был этот мужчина? – спросил Саффолк.

– Я могла бы прозакладывать жизнь за то, что это был юный Том Калпепер, милорды, – честно призналась она. – Кроме него некому.

– Не Дерем?

– Что? Этот грубый, невоспитанный болван? Нет! Это был Калпепер, милорды. Она положила на него глаз еще весной, в апреле, уж я-то знаю. В Хэтфилде она стояла у окна и бросала на него влюбленные взгляды, а он стоял под окном. И тоже смотрел на нее с любовью и посылал воздушные поцелуи. Однажды в Хэтфилде она провела наедине с Калпепером целых шесть часов, в своей спальне. Когда они наконец вышли, у обоих был такой вид, точно у кота, который съел канарейку. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чем они там занимались, – ехидно заключила Маргарет Мортон.

– И вы никому не сказали? – прорычал герцог Норфолк, точно так же, как спрашивал он у Тилни.

– Я простая служанка, – ответила Маргарет Мортон. – Мое ли дело докладывать о поведении королевы? Выкинь я подобный номер, и меня не взяли бы больше ни в один приличный дом.

– Мы благодарим вас, госпожа Мортон, – ровным голосом сказал Саффолк. – Можете удалиться. Вы представили нам исключительно ценные показания.

Стражники быстро увели женщину, и дверь за нею закрылась.

– Это проливает свет, не так ли, милорды? – сказал герцог Саффолк. – Похоже, милорд архиепископ, ваши предчувствия вас не обманули.

– И это великая трагедия, милорды, – тихо ответил архиепископ. – Меня совсем не радует, что я оказался прав. Королеве едва исполнилось восемнадцать. Если обвинения против нее получат дальнейшее подтверждение, ее дни будут окончены в Тауэре, она повторит судьбу своей родственницы, Анны Болейн, упокой Господь ее душу.

Как известно, Томас Кранмер восхищался Анной Болейн и приложил немало усилий к тому, чтобы ее спасти…

– Да вам какое дело?! – вскинулся герцог Норфолк. – Если мою племянницу приговорят к смерти, вы быстро подсунете королю какую-нибудь добрую реформистку. Разве не этого, сэр, всегда добивались вы и ваши союзники?

– Это вы, Томас Говард, спешно женили короля на вашей племяннице, чтобы самому стать всемогущим, – грозно повысил голос архиепископ. – Если бы не вы, король никогда не связался бы со столь недостойной особой! Нынешний позор – следствие ваших амбиций. Смерть этой юной женщины навечно останется на вашей совести.

– Вы возьмете сторону глупых служанок против урожденной Говард?

– По-вашему, прислуга королевы затеяла интригу, чтобы ее опорочить? Зачем им это? – спросил Кранмер.

– Кто их разберет, этих женщин, – буркнул Норфолк. – Странные они создания, если не сказать больше.

– Милорды, пререкания ни к чему нас не приведут, – вмешался герцог Саффолк. – На сегодня у нас есть еще несколько свидетелей.

Привели госпожу Элис Рестволд, потом наступил черед Джоан Балмер. Обе, в сущности, повторили уже сказанное Кэтрин Тилни и Маргарет Мортон. Каждая добавила какую-нибудь незначительную подробность, которую другие не упомянули по причине забывчивости или невнимания, либо просто не могли знать. Но в целом их показания сходились. Женщин поблагодарили и отправили назад в Тауэр.

На этот день оставалась последняя улика – письмо, обнаруженное среди вещей Тома Калпепера. Оно было написано весной того же года рукой самой королевы. Дурно составленное, с кучей ошибок, оно заканчивалось нежными словами – «твоя на всю жизнь, до самой смерти, Кэтрин».

Теперь никто из членов Тайного совета не сомневался, что Кэтрин Говард совершала прелюбодеяние с Томом Калпепером. Никто не хотел сообщать королю. Однако Чарльз Брэндон, герцог Саффолкский, знал, что эту нелегкую обязанность придется выполнять именно ему. Лучший друг Генриха, он был также лордом-председателем Тайного совета.

– Подайте мне меч! – кричал Генрих. – Чарльз, я поеду в Сайон и убью ее собственными руками! А-а, лживая сука! А я-то ее любил! Никогда больше! Кэтрин, Кэтрин! – и король залился слезами.

Совет взял на себя обязанность разослать официальные сообщения послам при дворах основных монархий Европы. И вскоре о печальных событиях в жизни Генриха знали все. Поведение королевы в этих коммюнике было названо «вызывающим отвращение».