Мэри Келли - Ирландское сердце

Иногда он звонил мне в «Монтгомери Уорд» и со свойственной ему наглостью заявлял моей помощнице, что миссис Долли Мак-Ки хотела бы увидеть последние эскизы мисс Келли или желает примерить одно из платьев. Верьте или нет, но Тим использовал Долли в качестве связующего звена между нами. Она об этом и не догадывалась – по крайней мере, так думала я, – а в «Монтгомери Уорд» все, разумеется, были в восторге оттого, что великая Долли Мак-Ки заказывает наши модели. В том числе и Роза, которая не только разрабатывала выкройки для Долли, но и превращала их в великолепные платья. Это были не сказочные вечерние наряды, в которых Долли выходила на сцену, и даже не дневные костюмы, в которых она появлялась на ланчах в ресторанах «Хенрикки» или «Бергхоффе». Нет, наши простые платья она надевала в своей «приватной жизни», как об этом написала «Трибьюн» в заказанной Тимом статье, где в качестве иллюстраций были использованы мои рисунки Долли в наших изделиях.

Стоит заметить, меня настолько мучили угрызения совести, что я была уверена, что не смогу смотреть Долли в глаза. Однако теперь я непринужденно смеялась с ней за ланчем и вела всю свою семью в театр Маквикера, когда в город на гастроли приезжал Кохан. Долли пела со сцены «Поверь мне, если бы эта магия молодости» и продолжала уверять Джорджа М. Кохана в своей преданности, тогда как вне подмостков Тим изменял ей со мной каждую неделю.

О, вначале я очень переживала. В первый год я сто раз обещала себе больше никогда не подниматься по крутой лестнице в тот гостиничный номер. Но Тим сказал, что на самом деле я очень помогаю Долли, поскольку он стал намного добрее и заботливее по отношению к ней с тех пор, как мы начали встречаться с ним на Норт Стейт-стрит. Должна признаться, я и сама стала мягче относиться к Генриетте. Сестра уже не так меня раздражала. Она все так же брюзжала и заводилась с полоборота, но теперь я твердила себе: «Она просто расстроена». Тим объяснил, что женщины нуждаются в сексе не меньше, чем мужчины, но большинство из них не знает об этом.

– Разговоры о любви всегда заводят тогда, когда на самом деле хотят секса, – любил повторять он, как будто любовь была величайшим надувательством на свете.

– Полагаю, ты судишь исключительно по собственному опыту, – сказала я ему, одеваясь, года через полтора после начала нашей «особой дружбы», как называл это Тим.

– Конечно. «Ты меня любишь?» – кривляясь, произнес он высоким голосом. – Да откуда мне знать, черт побери? Никаких этих глупостей у нас с Долли нет, и с тобой тоже, Нони. Прости – Нора.

Я с самого начала настаивала, чтобы он называл меня только Норой. Нони – это реальная я, девушка из Бриджпорта, которая по воскресеньям к десяти ходит на мессу в церковь Святой Бригитты, которая каждую пятницу отдает Генриетте свою долю платы за квартиру. Которая плясала на свадьбе у Розы, когда та в 1905 году выходила замуж за Джона Ларни, и которая два года спустя шла по берегу озера Мичиган с Эдом, который с прозаической грустью объяснял, почему они с Мейм никогда не поженятся.

– Политика, – сказал тогда он. – Она не понимает, почему я столько времени трачу на предвыборные кампании и выборы. А я рассказал ей о том, о чем нам когда-то говорил дедушка Патрик. Помнишь? – спросил он.

Конечно же, я помнила. Это было вбито в наши головы. Политики спасут нас. Ирландцы умирали во время Великого голода потому, что у них не было своих олдерменов и руководителей избирательных кампаний. «Если бы у нас в парламенте были свои люди, из страны не высылали бы продовольствие. В результате не был бы убит один миллион людей», – говорил дедушка Патрик.

– Ну, не знаю, Эд, – сказала я. – Иногда трудно себе представить «Банщика» Джона Келли или «Подозрительного Тупицу» Маккену в качестве политических фигур с благородными целями. Что бы сказал о них дедушка Патрик?

– Просто несколько гнилых яблок, – ответил Эд.

– Знаешь, Эд, Мейм не нравится ни выпивка, ни ее любители, а политики вечно ошиваются по таким заведениям.

– А чего еще можно ждать, если половина городского совета владеет одним или несколькими барами? – удивился Эд. – Где еще собираться рабочему люду? Богатым с их клубами для джентльменов в этом смысле проще.

– Похоже, многие из борцов за интересы простого человека наживаются на этом сами, – заметила я.

– И что, Нони? Ну, дом побольше, машина. Это еще не настоящее богатство. Наши парни не владеют большими компаниями, которые надувают рабочих. Наоборот, они вступаются за нас. Где бы я был сейчас, если бы не Том Кейси?

Как и предсказывал Джон Ларни, пока Эд был в геодезической экспедиции, его прежнее место работы в муниципальной санитарной службе отдали зятю олдермена-республиканца. И олдермену от демократов, Тому Кейси, пришлось немало повоевать, чтобы вернуть его Эду.

– Но тут все было правильно. Потому что ты лучше всех подходил на эту должность, – возразила я.

Эд лишь рассмеялся.

Я тогда не сказала, что Мейм могла отказать ему по еще одной причине. У Розы на свадьбе она сообщила мне, что влюблена в одного человека, что ждет его, но имени пока не скажет.

– Потому что он… хм-м… связан еще с кем-то? – поинтересовалась тогда я.

Да простит меня Господь – я надеялась, что она скажет «да». Тогда она бы немного разделила со мной терзавшее меня чувство вины.

– Ты имеешь в виду, что он женат? – спросила она. – Нет, ничего такого, просто у него есть кое-какие обязательства перед его семьей.

С тех пор мы с Розой и Мейм больше не говорили между собой так свободно, как в прежние времена. Мейм теперь жила вместе с Розой и Джоном, а я высокой стеной отгородила от них важную часть своей жизни.

Я следила за каждым своим словом. На третьем году наших с Тимом отношений меня так переполнял стыд, что я в конце концов заявила ему: довольно, между нами все кончено. Он разыграл из себя настоящего джентльмена и сказал, что, конечно, не вопрос, если я действительно этого хочу. Но потом начал говорить, как его тянет ко мне, что, возможно, он даже, к своему немалому удивлению, влюбился в меня и хочет на мне жениться.

– У Долли неважно со здоровьем, – добавил он. – У нее всегда было слабое сердце. До шестидесяти она не дотянет.

Затем он начал намекать, что станет наследником Долли по ее завещанию. Сказал, что знает, деньги для меня не главное, но для нас это будет очень удобно. Он сможет хорошо обеспечить своих детей. Кончилось тем, что он закрыл лицо руками и разрыдался. А я подумала: «Этот здоровый увалень влюбился впервые в жизни». В общем, мы помирились. Что касается занятий любовью, то я поначалу мало что умела, но Тиму нравилось учить меня. У него было терпение – воспитанное, вероятно, во время тренировок скакунов. Удивительно, как я в этом поднаторела. Злая фея могла быть довольна собой, поскольку овладела мною целиком.