Мэри Келли - Ирландское сердце

– Вы не понимаете. Мейм – не просто прекрасный собеседник. Она отличный автор и понимает людей.

– Не думаю, что… – начала было мисс Аллен, но тут уже ее жестом остановил мистер Бартлетт.

– Продолжайте, – сказал он мне.

– Вы знаете, что «Трибьюн» каждый год проводит для школьников конкурс сочинений на тему «Почему я считаю себя патриотом»?

– Да, знаю. Это широко рекламируется, – ответил он.

– Так вот, Мейм выиграла этот конкурс, когда ей было тринадцать. Взяла первый приз! Причем писала она не про отцов-основателей, не про войны и не про конституцию. Она написала о том, как приехала в Америку. Ее мама с сестрой – присутствующей здесь Розой – уехали вперед, так что десятилетняя Мейм во время этого долгого-долгого плавания на корабле путешествовала совершенно одна под присмотром знакомой соседки. Как назывался тот корабль, Мейм? – спросила я у нее.

– «Компания», – ответила она.

– Ох, Нони, все это мистеру Бартлетту неинтересно, – вмешалась Роза.

– Нет-нет, продолжайте, – возразил тот.

– Так вот, когда корабль вошел в гавань Нью-Йорка и Мейм увидела статую Свободы, она подумала, что это гигантская фигура Девы Марии, матери Иисуса, которая держит факел, показывая ей путь в Америку, к ее собственной маме. Я все правильно говорю, Мейм? – снова обратилась я к подруге.

– Да, – ответила она. – Видите ли, мистер Бартлетт, я была очень юной, мне было очень одиноко, потому что с матерью и сестрой я общалась только в письмах. И вдруг я увидела самую большую статую Пресвятой Богородицы в своей жизни, и она словно говорила мне: «Все будет хорошо».

– Расскажи ему про путешествие на поезде, Мейм, – подсказала я ей.

– Наша соседка в графстве Каван, Мэри Кларк, которая присматривала за мной на корабле, потом отправилась вместе со мной в Чикаго. В том поезде было очень много людей, и все делились между собой едой: немецкими колбасками, польскими варениками, моцареллой с итальянским хлебом. Я такого никогда даже не пробовала. Пока я ела, то смотрела в окно. Как много тут деревьев! В Ирландии деревья есть только у самых богатых, а в Америке они растут повсюду, и в их тени может укрыться любой желающий. Когда мы приехали на вокзал «Юнион Стейшн», ко мне сразу бросились мама и Роза и начали крепко обнимать меня. Вот я и написала, что Америка была для меня великодушной матерью, которая делится любовью со всем миром, которая принимает в свою семью, устраивает пикник в тени деревьев, угощает всякой едой из разных стран и говорит при этом: «Кушай. Здесь ты дома». Поэтому я патриот этой страны.

– И она получила за это первый приз, – подытожила я.

– Это интересно, – сказал мистер Бартлетт, а затем обратился ко мне: – А вы, мисс Келли, тоже пишете?

Я покачала головой, но тут вмешалась Роза:

– Нора у нас художница. Она может нарисовать кого угодно и что угодно. Видите это платье, которое сейчас на ней? Эту модель она нарисовала сама.

– А Роза сделала выкройки и сшила его для меня, – подхватила я. – Знаете, очень непросто правильно сшить узкую длинную юбку с перехватом ниже колен, а она…

– Довольно, девочки, – прервала мисс Аллен. – Прошу меня извинить, мистер Бартлетт. Я не хотела занимать ваше время такими глупостями. Я просто не могу держать таких легкомысленных болтушек в команде своих телефонисток. Они плохо влияют на остальных. А вот эта, – она указала пальцем на меня, – постоянно говорит с девушками о том, что женщины должны иметь право голоса на выборах, и вообще несет всякий социалистический вздор.

– М-да, эти трое – действительно проблема, – сказал мистер Бартлетт. – Мне понятны ваши трудности, и я согласен с вами: эти девушки не годятся, чтобы принимать заказы клиентов. Не могли бы вы подождать за дверью кабинета? – обратился он к нам.

Я услышала, как мисс Аллен облегченно вздохнула, и сказала:

– Спасибо, сэр, спасибо. Двухнедельная зарплата вместо подъемных при увольнении нас устроит.

И мы покинули кабинет.

– Интересно, с чего это он заставляет нас ждать? – поинтересовалась я. – Уволил бы сразу, да и дело с концом.

Но через несколько минут мистер Бартлетт позвал нас обратно. Мисс Аллен молча опустилась на свой стул.

– Мы с мисс Аллен сошлись на том, что этот отдел – несоответствующее место для вас троих, – тем временем начал мистер Бартлетт. – Однако компания «Монтгомери Уорд» не должна терять таких талантливых молодых сотрудниц. Мисс Маккейб, мне нужен человек с литературными способностями, чтобы отвечать на вопросы и предложения, которые присылают мне наши клиенты. Как думаете, вы могли бы справиться с такой корреспонденцией?

Я не сразу поняла, о чем он говорит. Но потом у меня автоматически вырвалось:

– У Мейм замечательный почерк.

– Мы в «Монтгомери Уорд», мисс Келли, только что закупили пишущие машинки, – сказал он. – Нам кажется, что женщины, с их более изящными пальцами и способностью приспосабливаться к монотонной работе, как нельзя лучше подойдут для того, чтобы печатать на них. Мисс Маккейб, вы не возражаете против того, чтобы принять участие в таком эксперименте?

– Не возражаю, мистер Бартлетт, – ответила Мейм.

– А вы двое могли бы работать совместно над женской модой, – продолжил он. – «Монтгомери Уорд» уже хотела добавить такой раздел в свой каталог. Но нашим покупателям не будет интересна европейская мода или даже то, что привозится из Нью-Йорка. Мы хотим предлагать хорошие платья, выкройки которых легко повторить. Повернитесь кругом, мисс Келли… Да, такой простой, но стильный наряд, вроде вашего платья, прекрасно подойдет для этих целей. Вы согласны со мной, мисс Аллен?

Мисс Аллен даже не подняла головы.

– Думаю, да, – выдавила она из себя.

– У меня появилась мысль назначить мисс Келли и мисс Розу Маккейб в наш новый отдел дамской моды. Мы попробуем, начав, скажем, с семи разных изделий, которые будут проиллюстрированы рисунками мисс Келли в нашем каталоге, а затем растиражируем и будем продавать выкройки мисс Маккейб. А вашу заработную плату повысим на один доллар в неделю.

Это окончательно повергло в шок мисс Аллен.

– Но, – возмущенно начала она, – тогда они будут получать по пять долларов в неделю, а это как раз столько, сколько платят мне!

– И вы стоите каждого пенни этих денег.

Потом мистер Бартлетт обратился ко мне:

– Но все ваши модели и выкройки будут принадлежать «Монтгомери Уорд», мисс Келли. Это понятно?

Ну и ну. Неужто он на самом деле собирается платить за мои эскизы одежды, тогда как все предыдущие мои учителя называли мои рисунки не иначе как каракулями? И это при том, что Генриетта постоянно грызет меня за то, что я «замусорила весь дом бесполезными клочками бумаги»? А мистер Бартлетт хочет поместить мои рисунки в каталог вместе с выкройками Розы, чтобы их могли покупать все женщины? Да я могу делать по семь разных набросков каждый день, потому что в голове моей роится уйма идей. И пусть они будут принадлежать «Монтгомери Уорд». Что мне одной с ними делать? Вряд ли мы с Розой когда-нибудь сможем сами стать портнихами. Не могу представить, чтобы я сантиметровой лентой измеряла чьи-то там бедра с полным ртом булавок. Если бы я искала идеальную работу, то это было бы как раз рисование – причем за пять долларов в неделю! Что будет с Генриеттой, когда она об этом узнает?