Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

– Как прошел день, мисс Роуз? – Маркус кивнул лакею, и тот, сняв с супницы крышку, начал наливать Маркусу суп.

– Хорошо. – Роуз попусту слов не тратила, это точно.

Они ужинали в столовой, не самой большой, где мог бы поместиться чуть ли не весь Лондон, и не в самой маленькой, которая еще называлась комнатой для завтрака, а в средней. Непохоже, чтобы интерьер этой комнаты и ужасной розовой гостиной разрабатывал один и тот же человек, и, как говорится, слава богу. По крайней мере, здесь можно находиться, не испытывая отвращения ко всему окружающему. Стол из темного дерева, золотистые обои и темно-бордовые портьеры создавали ощущение уюта, даже несмотря на то, что помещение было довольно просторным. Маркус не дал развернуться Томпсону, который считал, что герцогу за столом должен прислуживать целый взвод лакеев, посчитав, что и двоих хватит за глаза. Дворецкий за столом не прислуживал, он лишь следил за тем, чтобы лакеи безукоризненно выполняли свою работу, и они знали, что от зоркого взгляда сурового дворецкого ни один промах не укроется.

– Вы не могли бы несколько детализировать ответ мисс Роуз, мисс Лили? – Его гувернантка, точнее не его гувернантка, а гувернантка, которую он нанял, сидела по левую руку от Маркуса. И на ней было вполне приличное платье. Наверное, одно из тех, что он для нее приобрел.

Маркус мысленно поздравил себя с удачным приобретением – речь в данном случае о наряде. Темно-лиловый цвет платья выигрышно оттенял глубокий шоколадный цвет ее густых блестящих волос. И орехово-зеленый цвет ее глаз на лиловом фоне казался ярче. А может, яркими делали ее глаза золотистые сполохи – язычки пламени свечей отражались в ее зрачках и таинственно мерцали. Или этот обычный ужин превращало в романтическое застолье неуловимое ощущение весны? Наверное, она надела это платье впервые, потому что иначе он бы не обратил внимания на его фасон, а именно на довольно глубокое декольте, впервые позволившее Маркусу беспрепятственно и на вполне законных основаниях любоваться сливочной белизной ее груди.

Лили отказалась от супа и пригубила вина.

– Чтобы мисс Роуз не съела все запасы печенья, нам пришлось уйти из дома в парк. – Она говорила, с улыбкой глядя на Роуз. Маркус, затаив дыхание, смотрел на Лили, греясь в лучах этого теплого взгляда, любуясь ее преображенным улыбкой лицом.

– Я съела всего пять штук, – уточнила Роуз, зачерпнув ложкой суп.

– Не пять, а шесть. Вы думаете, я не видела, как вы схватили с блюда печенье, когда мы выходили? – разоблачила ее Лили и, посмотрев на Маркуса, добавила: – Мы видели много собак и много детей. Весна уже не за горами, и это чувствуется. Теперь мы каждый день сможем гулять, если, конечно, не будет дождя. Мисс Роуз очень любит ходить пешком.

Маркус повернулся лицом к Роуз.

– Мы сможем завтра погулять?

– М-м, – промычала Роуз, увлеченно поглощая суп.

Маркус тоже ел суп с удовольствием, удивляясь тому, насколько вкуснее дома суп, чем печенье в гостях у графа. Скорее всего, дело не во вкусе как таковом, а в компании. Никого лишнего – только они втроем. Чем не семейный ужин?

Пожалуй, только сейчас он почувствовал, что такое быть дома. Что такое тепло и уют родных стен. Как хорошо сидеть за столом с теми, кто тебе дорог. И какой вкусной кажется еда, когда делишь ее с близкими.

Вместе ужинать…

Вместе гулять…

Целовать ее. «Нет, это исключено», – с сожалением подумал Маркус, бросив тоскливый взгляд на декольте Лили. Он не должен этого делать. Не должен, несмотря на то, что кое-какие части его тела горячо оспаривают принятое решение.

Он должен избегать искушений. Это было бы нечестно как по отношению к ней, так и к той женщине, которую он изберет себе в жены. Той женщине, которая терпимо отнесется к тому, что ей придется делить дом и мужа с его незаконным ребенком. Но она не обязана терпеть рядом еще и молодую женщину, на которую будет заглядываться ее муж.

Но она так славно поладила с Роуз! Лили, а не абстрактная юная леди, будущая миссис Резерфорд, – и он не станет отрывать Роуз от еще одной женщины, которую девочка приняла и полюбила. Не станет, помня о том, что Роуз совсем недавно потеряла мать.

«Надо что-то делать с собой, надо как-то научиться справляться с неотступным желанием», – в который раз сказал себе Маркус, не отрывая глаз от сливочно-белых холмиков, вздымающихся над кромкой выреза лифа. Надо, несмотря ни на что. Даже если он не может забыть упругую нежность ее губ и вкус ее поцелуев.

Хорошо еще, что он сидит. Потому что если бы ему пришлось встать, направление его мыслей стало бы для нее очевидным.

Итак, сказано – сделано.

– Леди Роуз, леди Лили, сообщаю вам, что меня не будет дома после ужина. Мисс Лили, сегодня вечером можете не приходить с отчетом. – Ну вот, получилось. Теперь главное не сорваться.

– Хорошо, ваша светлость, – пробормотала Лили и кивнула, когда ей предложили следующее блюдо. Ему показалось или ее глаза и правда подернулись дымкой разочарования?

– Но завтра мы пойдем гулять? – спросила Роуз. – И, может быть, еще раз устроим чаепитие? – В глазах девочки была мольба.

– Да, моя хорошая, – сказал Маркус и наклонился, чтобы поцеловать дочь в щеку. – Наше чаепитие будет лучшим из того, что мне завтра предстоит.

– О, я совсем забыла, – произнесла Лили. – Миссис Портер спрашивала, не могла бы Роуз прийти к ним в гости еще раз, чтобы поиграть с ее детьми. Вы не возражаете? Может быть, в пятницу?

Лили перевела взгляд с него на Роуз, и Маркус не мог не заметить, как просветлело от улыбки ее лицо, когда она устремила взгляд на свою воспитанницу.

– Конечно. Так вам понравились дети миссис Портер? – спросил он у Роуз.

– Да.

Ему показалось, что Лили хочет что-то сказать, но, видно, она передумала, потому что, прикусив губу, отвела взгляд. Интересно, что же она скрывает? Может, у Портеров она встретила молодого человека, который больше, чем он, Маркус, ей нравится? Или она находит его более подходящей для себя партией? Или он больше, чем Маркус, устраивает ее, потому что привлекательнее внешне и не так самоуверен?

Впрочем, можно сказать без натяжки, что любой мужчина, с которым она пожелала бы встречаться, подойдет ей больше, чем он, Маркус. В том числе и потому, что окажется куда менее высокомерным. Насчет привлекательности вопрос остается открытым, хотя Маркус знал о том, что хорош собой: ему неоднократно об этом говорили в его бурном прошлом. Но внешняя привлекательность не делала его ни более желанным, ни менее самонадеянным.

Возможно, она тоже сказала себе, что должна отступить и позволить ему жить своей жизнью.

Что тут же породило у него желание ее завоевать. Не этого следовало ему желать, ведь он точно знал, что ему предстоит. Никаких импульсивных порывов. Никаких шагов ни за ней, ни навстречу. Он может приблизиться к ней с единственной целью – передать конверт с жалованьем. И это все.