Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

На исполнение герцогской повинности ушло три часа. Не так уж много, если сравнить рабочий день герцога с рабочим днем мальчика-трубочиста. И работа у герцога, скажем честно, непыльная. Но невыносимо скучная. Уж лучше бы он изучал трактат о новых методах ведения сельского хозяйства или писал собственный трактат на тему ему близкую и хорошо изученную, скажем, о танцах с котами. Но, увы, он вынужден заниматься не тем, чем хочет, а тем, к чему его вынуждают обстоятельства. Пусть и с немалыми сомнениями, но он согласился принять титул герцога, и теперь осталось только вжиться в образ. И, кажется, первый шаг к этому сделан.

Сегодня, выслушивая отчет управляющего о предстоящей посевной, о необходимости поднять арендную плату, с тем чтобы провести ремонтные работы, Маркус прозрел. Он понял, что такое быть герцогом. Но понял – не значит, что он захотел взвалить на себя весь груз ответственности. Он по-прежнему не желал ничего знать об этой скучной материи. То есть он был и оставался безответственным трусом.

Маркус знал за собой немало недостатков, но мириться с собственной трусостью он не мог. И потому, нацепив на лицо вежливую улыбку, принялся делать заметки по ходу доклада, кивал в нужных (как он надеялся) местах и повторял про себя, что оно того стоит. Что он старается не столько для себя, сколько для Роуз и для многих других, кто, так или иначе, зависит от герцога Резерфорда.

– И если мы отдадим часть земель, которые сейчас используются для выращивания сельскохозяйственных культур, под промышленные предприятия, ваши прибыли значительно возрастут. Разумеется, не сразу, а через несколько лет.

«Какой же он зануда, этот мистер Волдекотт», – думал Маркус. Советник по финансам говорил уже час, и весь этот час, стоя перед герцогом, он нервно мял свою шляпу, искушая Маркуса вырвать ее из рук докладчика, пока он ее окончательно не испортил.

Но Маркус вовремя спохватился. Солидному герцогу не пристало валять дурака. А жаль.

Мистер Волдекотт выступал перед ним последним, третьим по счету. Слава богу, на этом муки Маркуса закончатся. Банкир, мистер Митчелл – высокий, худой, с жиденькими усиками и усталым голосом, и управляющий, мистер Берд – плотный, лысый, с напористой манерой речи – уже ознакомили герцога Резерфорда, то есть его, Маркуса, с положением дел в его пенатах. То есть открыли ему глаза на то, чем именно он владеет и в каком количестве.

Герцог Резерфорд богат. Очень и очень богат. Чтобы понять это, у Маркуса, слава богу, ума хватило.

Но чем больше богатства, тем больше ответственности, и бежать от нее Маркус больше не собирался. Не только ради Роуз, хотя ее появление стало для него толчком в нужном направлении, но и ради себя. Чтобы доказать хотя бы только самому себе, что человек, которого называют герцогом Резерфордом, достоин не меньшего восхищения, чем титул, который он носит.

Эта цель пугала своей недостижимостью. Почти так же, как и другая его цель: стать для Роуз лучшим отцом на свете. Но на пути ко второй из упомянутых целей встречались, к счастью, не одни только тернии, а, к примеру, совместные с дочерью прогулки в парке. Или совместные чаепития.

– Это вы! – Роуз вскочила со стула и бросилась к двери. Обхватив ноги отца, она прижалась щекой к его коленям. Через голову Роуз Маркус улыбнулся Лили.

– Я рад, леди, что наконец оказался с вами. Вы не представляете, через что мне пришлось сейчас пройти! Жутко вспоминать.

Вот, значит, как обстоят дела с его ухаживаниями. Лили старалась не показывать свою радость слишком демонстративно.

– Сюда, пожалуйста, – сказала Роуз и, взяв отца за руку, повела к столу. – Ваше место тут, – строго заявила она, указав на стул, который он занимал в прошлый раз.

– Как прикажете, миледи, – ответил он с ухмылкой и низко присел, потому что по-другому на детский стул ему было не сесть. С коленками, задранными до подбородка, герцог должен был бы смотреться нелепо. И он действительно был смешон в этой позе, но обворожительно смешон. Его желание во всем угождать дочери было таким трогательным!

– Мы нашли карты, ваша светлость, – сообщила Лили и, подойдя к буфету в дальнем углу класса, взяла колоду. – Вернее сказать, Томсон сумел их найти. – И только благодаря Роуз, сумевшей очаровать сурового Томпсона, дворецкий не убил взглядом Лили, попросившую его об услуге.

– Так во что мы сегодня играем? – Герцог смотрел на нее и на Роуз, приподняв одну бровь. Лили уже научилась читать по его бровям. Сейчас бровь его зависла в положении, которое означало доброжелательный интерес. Теперь она уже никогда не спутает это выражение с другим, которое можно перевести как «немедленно исполняйте то, что надлежит. И не задавайте вопросов. Вы недостойны того, чтобы со мной общаться». Надо сказать, что чисто зрительно между двумя этими столь разными выражениями различие было ничтожным.

– В снап, – сказала Роуз, всем своим видом демонстрируя отцу, что она думает по поводу его удручающе короткой памяти.

– Вы не напомните мне, как в него играть? Или, точнее, расскажите мне, как в него играть, потому что я никогда прежде в эту игру не играл. – Губы его на мгновение вытянулись в струнку, и Лили мысленно сделала еще одну зарубку: в его детстве вечеров, проведенных за дружной игрой в карты, не было. В отличие от ее детства. И она еще на что-то жалуется!

Впрочем, у каждого из них троих были свои счеты с детством. Неудивительно, что им так легко вместе. Настолько легко, словно они… семья.

Лили крепко-накрепко запретила себе развивать эту мысль.

– Конечно, ваша светлость. Вы хотите объяснить герцогу правила или лучше это сделать мне?

– Объясняйте. Я разрешаю, – облагодетельствовала ее Роуз.

– Снап! – воскликнула Лили. Они играли уже час, и у нее бока ломило от смеха. Она ни разу не выиграла: пять раз выигрывала Роуз, и один раз умудрился выиграть герцог. Но, несмотря на фатальное невезение, Лили давно не получала такого удовольствия.

Надо было уточнить: удовольствия от игры в карты, потому что она, конечно, получала куда более сильное удовольствие, и это было не так уж давно. Только она запретила себе об этом думать.

Герцог – случайно или нарочно – научился играть не сразу, что означало, что Роуз то и дело читала ему нотации, объясняя, что он делает не так, и предлагала ему всякие способы повысить свои шансы на выигрыш. Лили не могла не заметить, как теплел его взгляд, когда Роуз объясняла ему, как важно кричать сразу, как только заметишь совпадение, и он несколько раз ловил ее взгляд, и от его улыбки у Лили теплело на сердце.

Эти двое – отец и дочь – были удивительно похожи, и, не зная обстоятельств их встречи, никто бы не поверил, что они знакомы всего пару недель. Роуз теперь тоже приподнимала бровь, как ее отец, и взгляд ее говорил то же, что и его взгляд: мол, они правы, а все прочие… менее правы.