Виктория Холт - Королева Шотландии в плену

Елизавета колебалась. Как бы она ни жаждала смерти Марии, ей не хотелось, чтобы ее имя оказалось связанным с этим. Она хотела, чтобы кто-нибудь избавил ее от этой женщины, но так, чтобы ее никто не мог обвинить в этом.

Самым простым было бы то решение, когда-то ею запланированное, но сорвавшись из-за безвременной смерти Морэя. Послать ее обратно в Шотландию, чтобы там ее враги покончили с ней; и пусть они отвечают перед миром за ее смерть.

Она попыталась уговорить Мортона, но он был осторожен. По его мнению, в Шотландии слишком многие ратовали за возвращение королевы на трон. Он согласен забрать королеву Скоттов обратно в Шотландию, где ее предадут суду и установят, что она заслуживает смертной казни; но он не возьмет на себя ответственность за ее казнь, если она не будет санкционирована Елизаветой.

— Санкционировать ее казнь! — воскликнула Елизавета. — Дурак! С таким же успехом я могла бы сделать это и в Англии.

Она может сделать это, напоминали ей министры. Участие Марии в заговоре Ридольфи давало для этого достаточный повод. Но Елизавета колебалась. Мятежи католиков беспокоили ее. В Англии было много католиков, а самым большим кошмаром для нее были восстания подданных. Ее не волновало враждебное отношение самых могущественных иностранных властителей; она всегда понимала, что ее сила заключается в одобрении ее собственного народа.

Поэтому Марии позволили жить дальше, хотя и в строжайшем тюремном заточении в замке Шеффилда.

Жизнь стала странной — Мария не замечала, как проходили недели. Она жила в каком-то полузабытьи. Большую часть времени она спала, а когда просыпалась, то размышляла о прошлом, постоянно ожидая смертного приговора. Бесс говорила, что нельзя долго оставаться в таком подавленном состоянии; но, может быть, даже и к лучшему, что пока она кажется столь безразличной.

Графа Шрусбери охватила паника. Он боялся, что его могут обвинить по делу Ридольфи. Он стал таким же, как перед тем ударом. Бесс встревожилась. Но в последние месяцы он стал более спокойным. «Он переживет этот новый этап», — твердила она себе. Каждый день удалял их — если не Марию — от всех волнений. Если бы Елизавета решила наказать их, то уже давно сделала бы это.

У Марии слегка поднялось настроение, когда она получила весточку от Лесли, которого выпустили из Тауэра, но так как он оставался государственным преступником, его перевели в замок Фарнхэм в Суррее, где главой дома и его тюремщиком был епископ Винчестерский. Он прислал ей написанную им самим на латыни книгу размышлений.

Мария как бы очнулась от своего летаргического сна, чтобы написать ему о том, что известие о его вызволении из Тауэра и то, что он прислал ей свою книгу, очень утешили ее.

Шел август. В апартаментах королевы было жарко и душно. Когда Сетон пришла посидеть с ней, Мария неподвижно лежала на постели, думая о прошлом.

— Ваше величество, не желаете ли заняться вышиванием вашего гобелена?

— Нет, Сетон. Он меня не интересует.

— Вы же знаете, как это успокаивает вас.

— Не думаю, чтобы сейчас меня было легко успокоить, Сетон.

— Вам надо встряхнуться, ваше величество. Эта печаль пройдет, как и все остальные.

— Все может быть, Сетон. Но чем это все кончится? Как давно я уже в Англии? Какой сегодня день?

— 24 августа 1572 года, ваше величество.

— 24 августа, Сетон. Кажется, это канун дня святого Варфоломея?

— Да, действительно.

— Они убили его в июне… в начале июня. Уже почти три месяца, как он умер.

— Слишком долго, чтобы до сих пор оплакивать его. Слезами его не вернешь.

— Ты, как всегда, права, Сетон. Сейчас я верю, что со временем смогу начать забывать. О, Сетон, если бы хоть что-то хорошее случилось со мной! Если бы мои французские родственники хоть что-нибудь сделали, чтобы помочь мне! Ты помнишь, как мы жили во Франции?

— Нелегко забыть самые счастливые дни в жизни.

— То были счастливые дни, Сетон. Я напишу королю… напомню ему.

— А сейчас постарайтесь заснуть.

— Я попробую, Сетон, а утром я напишу моим дорогим друзьям во Францию… моим дядюшкам, моей бабушке, королю — моему деверю… даже королеве-матери.

— Я запомню, — с радостью в голосе произнесла Сетон, — что вы начали оправляться от горя в канун дня святого Варфоломея.

До шеффилдского замка донеслись известия, которые Мария выслушала с ужасом. Страшная трагедия обрушилась на Париж и, кажется, покатилась дальше по главным городам Франции. В канун дня святого Варфоломея католики поднялись против гугенотов, и началось кровопролитие, никогда не виданное прежде. Адмирал де Колиньи был жестоко убит; он стал одним из тысяч отважных мужчин, умерших на улицах Франции из-за их вероисповедания.

Королева Англии и ее министры-протестанты выразили соболезнования и ужас по поводу такой резни. По всей Англии раздавались крики: «Долой папистов!»

Ходили слухи, что одним из руководителей и подстрекателей резни был герцог де Гиз, родственник королевы Скоттов.

В Лондоне и во многих других городах Англии мужчины и женщины собирались и обсуждали происходящее за Ла-Маншем.

— Такое не должно произойти здесь, — кричали они. — Это хорошая протестантская страна. Мы не допустим сюда католицизм.

Еще свежо было в памяти восстание католиков севера. Многие помнили и сводную сестру королевы, прозванную Кровавой Марией из-за костров Смитфилда, на которых во времена ее правления сжигали тела добрых протестантов, как мужчин, так и женщин.

Теперь среди них находилась еще одна королева-католичка. Она жила в шеффилдском замке, как узница, но ее пребывание в Англии вызвало достаточно беспокойств.

— Долой католицизм! — кричали люди. — Долой прекрасную ведьму из Шотландии!

— Хорошо бы, — сказала Елизавета, — построже охранять королеву Шотландии, ради ее же безопасности, потому что когда народ Англии услышал о бесчинствах ее друзей и родственников-католиков во Франции, то готов был разорвать ее на куски.

«Настало время, — подумала Елизавета, — отделить голову Марии от тела, так как никогда она не будет столь непопулярной, как сейчас».

Но Елизавета помнила о католиках в своей стране, которые, возможно, в данный момент готовы восстать, как их собратья — католики в Париже.

Нет, она должна сдержать себя. Королева Скоттов должна оставаться ее узницей. Нельзя допустить разговоров, что она согласилась на ее смертную казнь, опасаясь, что у Марии больше прав на английский трон.

Пусть мается в тюрьме, под строжайшей охраной. Это лучшее место для нее.

«Нужный момент настанет, — говорила себе Елизавета. — Тогда можно будет с чистой совестью привести приговор в исполнение, и никто не сможет сказать, что Елизавета Английская убила свою соперницу, испугавшись ее». Нет, в тот момент, когда было проще всего отправить ее на плаху, она, Елизавета, заботилась о ней, охраняла ее от разгневанных английских протестантов, помня об уважении к персоне королевских кровей, желая продемонстрировать всему миру, что она никого не боится и не приговорит Марию к смертной казни только потому, что ей жилось бы спокойнее в мире, где нет Марии.