Мадлен Эссе - Обрученные Венецией

Лицо настоятельницы заметно побагровело от гнева, и она яростно воскликнула:

– Это лишь последствия вашего бездушия! Вы не читаете молитвы, перечите Богу, не соблюдаете пост и вынуждены страдать за это! А теперь еще и смеете осквернять святое место своей дерзостью.

– О-ох, смею! – воскликнула Каролина и с очерствевшим взглядом подошла к настоятельнице. – Меня заперли не в монастыре, а в доме тирании! Я не знаю, что произошло в вашей жизни такого, что вы срываете сейчас свою злобу на невинных сестрах. Но, поверьте мне, Матушка Мария, со всем уважением к святому месту, в котором мы пребываем, я никогда не позволю издеваться над собой или близкими мне людьми!

На какой-то момент настоятельница застыла, изумленная смелостью Каролины. Но затем собралась с духом и монотонно произнесла:

– Вы плохо понимаете, как я посмотрю, где находитесь. Но хочу заверить, что подобного рода нахальство Господь наказывает. И делает он это руками таких, как я.

С этими словами настоятельница скрылась за дверями.

– Сдается мне, нам надобно выбираться отсюда как можно скорее, – задумчиво произнесла Каролина и посмотрела на кормилицу. – Иначе нам несдобровать.

– Я же говорила вам, синьора Каролина, чтобы вы не конфликтовали с ними, – зашлась плачем Палома. – Что теперь будет с нами?

– О-ох, прекрати! – резко воскликнула Каролина и прошлась по комнате, задумчиво потирая лоб. – Нужно выбраться отсюда… Через главные ворота мы не сможем: они запираются на огромный замок, один ключ от которого хранится в келье у настоятельницы, а другой передается из рук в руки дежурящим монахиням. Здесь должен быть запасной выход… а быть может, и подземный. Во всех монастырях есть поземный ход. Но об этом нам смогут поведать лишь обитатели монастыря…

– Ох, синьора, сдается мне, вы пополнели, – нахмурилась Палома, глядя на талию и бедра Каролины, и впрямь увеличившиеся за последнее время.

– Глупости, Палома, – ответила недовольно та, облегченно выдохнув после того, как кормилица отпустила корсет госпожи. – Как можно потолстеть после той отвратительной снеди, которую в обычной жизни я предпочла бы скармливать собакам?

– Не глупости, синьора! Это очевидно, – ответила Палома, осматривая хозяйку. – О-ох, если увидит вас сенатор…

Заметив рассерженный взгляд Каролины, побагровевшей на глазах, кормилица тут же смолкла.

– Полагаю, нам с сенатором не скоро придется лицезреть друг друга, – сухо ответила та и подошла к голубому платью, лежащему на ее кровати. – Я не смогу простить ему этого заточения в монастыре! Он прекрасно знает, что я изнываю здесь. Но я не позволю его гордыне довольствоваться моим унижением! Поэтому совсем скоро мы покинем это место, дорогая. Я чувствую это.

– Но как, синьора? – едва не заныла Палома. – Помимо того, что нам надобно ухитриться преодолеть ворота, мы нуждаемся в деньгах и лошади, дабы выбраться из этой дыры.

– В скором времени эти проблемы решатся, – с уверенностью в голосе ответила Каролина. – Имей терпение.

Не стесняясь злобных и недовольных взглядов инокинь, занятых уборочной работой, Каролина прогуливалась по монастырской территории в надежде хоть отчасти развеять мрачность собственных мыслей, угнетавших ее в последнее время все больше и больше. От Адриано известий так и не было, помимо прибывшего несколько ней назад гонца с деньгами, как было обещано, и несколькими словами в адрес монахинь. Причем посыльный явился среди ночи, когда все спали, и Каролине не удалось ни встретиться с этим человеком, ни изучить все необходимые уловки и детали, которые могли бы ей сгодиться для побега. Единственное, что она прекрасно понимала, что Палома была абсолютна права: без лошади и денег ей в этом захолустье не обойтись. Ведь первое поможет им добраться к обществу, а второе – выжить в нем до определенного момента.

Однако синьора, невзирая на присущее ей вероломство и умение выбираться из самых затрудненных ситуаций, все же не могла найти слабое место в этой крепости, чтобы выкарабкаться из нее. Монастырь располагался за глухими кирпичными стенами, и единственными отверстиями в них были решетки канализации, протекающей у самого основания здания. Но об этом пути Каролина и думать не могла.

Но чем дольше она находилась в этом печальном месте, тем сильнее ее ранили здешние порядки, что вдохновляло ее разум на самые опрометчивые поступки! Ведь наибольшим мучительным бременем для Каролины стала борьба с жестокостью монахинь. Самое поразительное, что от любезнейшей сестры Елизаветы Каролине удалось выяснить, что даже на послушниц свод монашеских правил никак не может распространяться – это противоречит их правам. А пока мирянка находится в монастыре в качестве паломницы, как живет сама госпожа Фоскарини, она не обязана жить по режиму дня инокинь.

Хотя длительное проживание на этой территории и предусматривало принятие обета послушания, все же Каролина имела полное право отказаться, если ее душе это не было угодно. Только вот кто спрашивает женщину, если ею распоряжается мужчина? Отданные в это место девочки приняли отшельничество исключительно по велению отца или мужа. Поэтому, дабы проявить все свое нежелание принимать монашество, Каролина предпочла попросту игнорировать попытки сестер подчинить ее к здешнему уставу.

Хотя, невзирая на чувство обиды, не дававшее ей покоя, Каролине многое довелось понять в монастыре. И, как это ни странно, сестра Елизавета стала источником многих полезных советов для девушки. Прежде госпожа Фоскарини упорно полагала, что монахини не имеют ни малейшего представления о мирской жизни. Но теперь ей стало известно, что за плечами большинства из них, напротив, имеется богатый жизненный опыт, накопленный далеко за пределами этих мрачных стен.

В начале пребывания Каролины на территории монастыря сестра Елизавета сторонилась откровенного общения с ней. Все их беседы касались лишь распорядка дня или чтения молитв. Но как-то раз монахиня застала синьору Фоскарини прячущей слезы в своей келье, и, на свое удивление, ей захотелось стать утешением строптивой синьоре. Когда Каролина, изнемогающая от душевных терзаний, в сердцах поведала свою неутешительную историю, сестра Елизавета лишь с ужасом вытаращила глаза. И хотя монахине, старавшейся всегда держаться в одном ровном настроении, не свойственна была эмоциональность, все же Каролине удалось расшевелить в ней чувства.

– Теперь мне понятно ваше непринятие здешних порядков, – с досадой сомкнула уста Елизавета. – Вам нужно исповедаться, моя дорогая, нашему священнику…

– О, нет, сестра, – всхлипывая, ответила Каролина. – Меня не покидает страх, что порядок соблюдения таинства исповеди будет нарушен, как и многие вещи в вашем монастыре. И тогда настоятельница использует это против меня. Вы можете не согласиться со мной, но Бог, и впрямь, отвернулся от этой обители. Возможно, по причине злобы, таящейся в сердце матушки Марии.