Мадлен Эссе - Обрученные Венецией

Увидев его, она попыталась улыбнуться и тут же подняла обессиленную руку к лицу, дабы стереть с себя прилипшую кровь. Но ей удалось это лишь отчасти: жизнь постепенно покидала ее измученное тело.

– Я… так ждала… услышать хотя бы… гневные возгласы от тебя, – тяжелое дыхание мешало говорить куртизанке, но она не сдавалась.

Адриано стало жаль ее, и он подошел ближе, желая по-человечески проститься с ней, но ее слова остановили его.

– Не приближайся… Я не желаю… чтобы ты запомнил меня такой, – ее уста затронула слабая ухмылка. – Пусть я буду… в твоей памяти… бестией, испоганившей твою жизнь… но немощной уродиной – не-е-е-ет, Адриано…

Он слышал в ее словах нотку сарказма, и это заставило его улыбнуться.

– Известие о твоей болезни огорчило меня, даже невзирая на то, что ты разбила мне жизнь, – в его голосе звучало сожаление.

– Нет, Адриано Фоскарини, ты пришел лишь с одной целью… Мне понятны твои стремления… А болезнь… Мое тело страдает сейчас, ибо некогда наполнялось безмерными плотскими утехами.

Адриано все же подошел к ней ближе и стал рядом с ее койкой.

– В любом случае мне жаль, что так произошло, – со вздохом промолвил он.

– Тебе жаль, что ты… не сможешь увидеть… меня на виселице, – Марго попыталась рассмеяться, но из ее горла лишь послышались тяжелые хрипы и кашель, отчего она тут же прикрыла рот рукой.

Он не стал отрицать, что и впрямь ожидал ее казни. Однако вспыхнувшая в нем жалость к Марго заставила его усомниться в том, что он на самом деле желал ее смерти.

– Я прошу тебя… Адриано Фоскарини… прошу простить меня… за то, что намеревалась разлучить тебя с твоей женой…

– И это тебе все же удалось, – с горечью и одновременным презрением выдавил из себя он, чувствуя, как сердце дрогнуло от этого осознания.

– Сейчас я не жалею о том, что желала быть с тобой… – в голосе Марго слышались нотки откровения, словно она жаждала исповеди. – Но жалею о том, что причинила тебе страдания… За эти часы горячки и безудержной боли в моей утробе я сумела понять… – непрестанный кашель, периодически возникавший у куртизанки, мешал ей говорить, но она собиралась с силами и продолжала. – …Сумела понять, что я никогда не смогла бы заставить тебя… полюбить мою развратную душу, которая наверняка совсем скоро будет пылать в аду… Я не жалею о твоей супруг е… Пойми, я ведь женщина, Адриано… А красивые женщины… они всегда соперницы… Меня бесят такие кроткие ангелочки, как твоя… блондинка…

Эти слова смогли возродить в Адриано ненависть, только что едва стихшую, и ярость за оскорбительный тон в адрес возлюбленной едва не заставила его выйти из себя, когда он все же взял себя в руки, глядя на смертный одр несчастной.

– Не гневись, Адриано… – нежданно промолвила прекрасно знавшая его Маргарита. – Во мне беснуются ревность и отчаяние… Ведь эта женщина будет с тобой, а я – нет.

В этот самый момент Альбрицци зашевелила своей правой рукой, располагавшейся ближе к стене, и зашуршала чем-то. Когда ее кисть, слабо поднявшаяся над телом, предстала перед ним со свертком, он ощутил, как его сердце безудержно заколотилось. – Можешь ликовать, Адриано Фоскарини, – прохрипела Марго, будто из последних сил. – Это мое признание… Ты не представляешь, чего мне стоило выпросить у приходившего ко мне лекаря бумагу и перо… И допроситься его написать это за меня… Но за отдельную плату он согласился на это.

Адриано почти не слышал ее последних слов, он лишь с жадностью пронзал взглядом сверток, которым все еще владела рука Маргариты.

– Возьми бумагу, – прошептала она, и он тут же повиновался ее словам.

Он развернул лист и пробежал глазами по его содержимому, которое заставило его облегченно вздохнуть. Сверток содержал признания Маргариты в содеянном, и даже пометка о том, что убийцей ее является не кто иной, как Паоло Дольони, приносивший ей не так давно яблоки.

– Полагаешь, это дело рук Паоло? – изумленно спросил Адриано.

– Фоскарини, а кто это еще может быть? Тебе меня убивать было бы нецелесообразно – ведь признания ты так и не смог добиться. А этот мерзавец… приходил ко мне, просил не выдавать его имени, и принес с собою мои любимые фрукты… Даже сомнений нет…

– Ты даже указала на место, где находится Хуан…

– Да… Адреса его халупа не имеет – он отшельник. Но найти вы его сможете… А теперь уходи, Адриано. Ты получил от меня все, чего так страстно желал… Ничего более я тебе предоставить не могу. Пойми только одно: моими злостными деяниями помыкала жажда быть с тобой… и любовь, затмевающая разум. И я не жалею о своей жизни… О своих поступках… О своей любви… А теперь прощай, Адриано Фоскарини, теперь я, наконец-то, предоставлю тебе покой.

Адриано направился к выходу, у которого его ожидал стражник. Напоследок он обернулся к распластанной болезнью Маргарите и произнес:

– Я прощаю тебя.

Этот жест значил гораздо больше, чем могло казаться: он прекрасно знал, что в душе она терзается виной и ждет его прощения, но гордыня не позволяла ей промолвить мольбы. В ответ на это он услышал лишь тяжелый и хриплый вздох, вырвавшийся из груди Маргариты с приступом кашля, после которого она тихо ответила:

– Благодарю…

Каролина долго не могла уснуть. Беспрестанно ворочаясь в постели, она думала только о малыше, который растет внутри нее. Несомненно, теперь она понимает, когда они зачали ребенка. Это произошло в одну из ночей, когда Адриано собирался на поиски Беатрисы. И хотя тех ночей, исполненных неистовой любовной страстью, было бесчисленно много, она почему-то уверенно знала, в какую точно из них она забеременела.

Ей вспомнился тот нежный взгляд, когда он покидал ее, взволнованную и опечаленную, в их последнее мгновение, которое они провели вместе, бесконечно любя друг друга. А после Адриано явился разъяренный, исполненный чувством доверия к той чепухе, которую ему наплели про нее. Господь милосердный, как же он, благоразумный и дальновидный Адриано, разочаровал ее своим неосмотрительным безрассудством! Как глуп Адриано Фоскарини, что поверил в ту несуразицу, которую ему преподнесли с целью уничтожить их обоих! И что более всего задело ее сердце – он не поверил ей, но поверил какому-то самозванцу! Что сталось с мужественным и знающим себе цену Адриано? Отчего помутнел его рассудок и затмился разум, пребывающий всегда в добром здравии?

А что же теперь делать ей, Каролине? Когда она, обескураженная и подавленная предательством возлюбленного, разочарованная в чувствах и разбитая от непрестанной борьбы за свое счастье, еще ждет дитя от мужчины, так хладнокровно бросившего ее на произвол судьбы?!

«Я выйду замуж только по любви!» – ее собственные слова, брошенные в порыве гнева родной сестре, когда между ними разошелся горячий спор. И затем она вспомнила их пламенную беседу с матушкой Патрисией, успокаивающей дочь любящим голосом, вселявшим в сердце Каролины еще большую надежду на счастье в браке. И слова Каролины о том, что есть любовь: «Когда ты чувствуешь, что не можешь ни минуты провести без любимого человека, и он стремится к тебе всякий раз, когда ваша разлука длится всего несколько мгновений, но они кажутся вам вечностью. Когда ты не чувствуешь себя одинокой рядом с ним, и ваши сердца стучат в унисон во время разлуки. Когда мысли друг друга вам так легко удается заверять поступками, услащающими ваши души. Ох, это когда… когда… когда…»