Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

– Ничего не болит?

– Нет.

– Ты такая бледная.

– Просто сил никаких, – призналась она. – Устала, мочи нет.

– Какой месяц?

– Четвертый. – Ясно, она ни о чем другом не думает, только дни считает.

– Скоро будет полегче, – пообещала я. – Первые три всегда самые тяжелые.

Я чуть не прибавила – «и последние три», но так с Анной шутить нельзя, ей лишь раз удалось доносить младенца.

– Король дома? – интересуется она.

– Сказали, ускакал на охоту. С ним Джордж.

Она кивнула:

– А Мадж там, с придворными дамами?

– Да.

– А эта белолицая сеймуровская дрянь?

– Да. – Нетрудно догадаться по описанию, что она говорит о Джейн Сеймур.

– Неплохо, – кивнула Анна. – Но вообще-то, я спокойна, когда рядом с ним ни той ни другой.

– Тебе надо быть спокойной все время. Нечего испускать желчь, когда в животе ребеночек.

Она глянула на меня и горько рассмеялась:

– Да, да, спокойной. А твой муженек с тобой?

– Не при дворе. Ты же запретила.

– Все еще от него без ума? Или устала от него и его полей?

– Я все еще его люблю. – Нет у меня настроения заглатывать ее приманку. Одна мысль об Уильяме навевает такой покой, что не хочется ни с кем ссориться, по крайней мере с такой бледной и умирающей от усталости королевой.

Она горько улыбнулась:

– Джордж говорит, ты – единственная Болейн, которая что-то понимает в жизни. Говорит, из нас троих ты оказалась мудрее всех. Богатой не станешь, но муж тебя любит, а в колыбельке – здоровый младенчик. Жена Джорджа глядит так, будто убила бы его или живьем съела, не поймешь – то ли страсть, то ли ненависть, а Генрих бабочкой порхает – то ко мне, то от меня. И эти две девчонки с сачками на изготовку.

Мне стало смешно, нелегко представить себе полноватого Генриха этакой весенней бабочкой.

– С большими сачками, – только и сказала я.

Анна вспыхнула, потом тоже расхохоталась, знакомым звонким смехом.

– Боже правый, все бы отдала, только бы от них избавиться.

– Я тут. Постараюсь их близко не подпускать.

– Хорошо. И если дела пойдут наперекосяк, поможешь мне?

– Конечно. Что бы ни случилось, мы с Джорджем всегда тут.

Шум с соседней комнате, столько раз слышанные раскаты смеха, неизменный тюдоровский рык. Анна даже не улыбнулась на радостный хохот мужа.

– Теперь ему, конечно, подавай обед.

Я ее остановила у дверей. Быстрый вопрос:

– А он знает, что ты в положении?

– Нет, только ты и Джордж. – Она покачала головой. – Не осмеливаюсь ему сказать.

Она открыла дверь, и в этот самый момент Генрих надел цепочку с медальоном на шейку покрасневшей от удовольствия Мадж Шелтон. Заметив жену, он было отступил, но все-таки завершил свою задачу.

– Подарочек на память, – объяснил он Анне. – Эта умница выиграла пари. Добрый вечер, женушка.

– Добрый вечер, муж, – процедила сквозь зубы Анна.

Он вдруг заметил меня:

– Мария! – В голосе явное удовольствие. – Прекрасная леди Кэри снова к нам вернулась.

Я опустилась в реверансе, посмотрела ему прямо в глаза:

– Леди Стаффорд, если вы позволите, ваше величество. Я снова вышла замуж.

Он кивнул, вспомнил, конечно, какие громы гремели у него над головой, когда жена требовала запретить мне появляться при дворе. Он по-прежнему тепло улыбался, не отводил взгляда от моего лица. Я подумала – какая же ядовитая ведьма моя сестрица. Все эти запреты – ее рук дело, ее одной. Король и не думал на меня гневаться. Он бы меня сразу простил. Если бы я ей не понадобилась – беременность прятать, гнить бы мне на маленькой ферме до скончания дней.

– Родили недавно? – спросил король. Он невольно перевел взгляд с меня на Анну, с той сестры, что рожает, на ту, что всегда порожняком.

– Девочку, ваше величество. – Я возношу благодарность Господу, что не мальчик.

– Счастливчик ваш Уильям.

– Я ему непременно скажу. – Я нежно улыбаюсь.

Генрих рассмеялся, притянул меня к себе, оглядел свою свиту:

– Он не приехал?

– Его не пригласили… – начала я.

Он сразу же понял, в чем дело, взглянул на жену:

– Почему сэру Уильяму Стаффорду не было приказано прибыть ко двору вместе с женой?

Анна даже не задумалась ни на секунду:

– Конечно, ему было приказано. Я их обоих позвала, как только у моей дорогой сестры прошло положенное после родов время.

Мне ничего не оставалось – только восхищаться этой беспардонной ложью. Придется притвориться, что Анна говорит чистую правду. Ну хорошо, попытаюсь что-нибудь на этом выгадать.

– Как вашему величеству угодно. Он к нам присоединится завтра. Если вы не против, при мне будет и дочь.

– Двор – неподходящее место для младенцев, – фыркнула Анна.

Генрих резко повернулся к жене:

– Очень жаль. Неприятно слышать такие слова от собственной жены. Двор весьма подходящее место для младенцев, кому, как не вам, это должно быть известно.

– Я только забочусь о здоровье малютки, милорд, – холодно отозвалась Анна. – Сдается мне, ей лучше бы воспитываться в деревне.

– Пусть мать решает, что ребенку лучше, – величаво произнес Генрих.

Я улыбнулась – мед, а не улыбка. Вот он – мой шанс.

– Конечно-конечно, с вашего позволения отвезу ее летом в деревню, в Хевер. Пусть познакомится с моими детьми.

– С моим сыном, – напомнила мне Анна.

Я обольстительно улыбнулась королю.

– Почему бы и нет, – сказал он. – Делайте, что вам угодно, леди Стаффорд.

Он предложил мне руку, я опустилась в реверансе, а потом нежно взяла его под руку, взглянула на него, будто король все еще красавец-мужчина, а не лысеющий толстяк, в которого он успел за эти годы превратиться. Нижняя челюсть потяжелела. Волосы на макушке поредели, висят тоненькими прядками. Полные, манящие поцелуем розовые губы искривились надутой гримаской. Блестящие когда-то глаза скрыты тяжелыми веками и толстыми щеками. Выражение лица самодовольное и в то же время ужасно несчастное. Не мужчина, а капризный ребенок.

Я сияла улыбкой, заглядывала королю в глаза, смеялась его шуточкам, до слез рассмешила его историями о том, как взбивала масло и отжимала сыр. Между тем мы вошли в парадный зал, он уселся на трон во главе стола, а я скромно заняла одно из мест, предназначенных для придворных дам.

Обед длился долго, чревоугодие при дворе теперь в почете. Двадцать разных мясных блюд, дичь и домашний скот, птица, рыба, пятнадцать видов пудинга. Я видела, Генрих попробовал каждое блюдо, снова что-то положил себе на тарелку. Анна сидит рядом – лицо холодно как лед. Ковыряется в тарелке, глаза посверкивают. Посматривает то в одну сторону, то в другую – откуда ожидать подвоха.

Едва тарелки убраны, начинается празднество. Двор всерьез увлечен танцами. Даже в кругу танцующих, даже флиртуя со старыми друзьями, я все гляжу на небольшую дверь у камина. Вскоре после полуночи мои старания были вознаграждены, дверь отворилась, в зал проскользнул Уильям, мой муж, принялся отыскивать меня взглядом.