Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

– Что с тобой? – спрашиваю я Екатерину.

– Нехорошо вот так, мы уезжаем, а королева остается.

– Она приедет попозже, когда поправится, – стараюсь я утешить девочку.

– Ты знаешь, у Джейн Сеймур во дворце в Гринвиче будут свои комнаты.

– Наверное, будет спать с другой девчонкой из их семейки, – возражаю я.

– Нет. – Ответ дочери краток. – Она сказала, король пообещал ей покои для нее одной и фрейлин тоже пообещал. Чтобы никто не мешал ей музицировать.

Я сначала не поверила Екатерине, но дочка оказалась права. Прошел слух, что сам секретарь Кромвель отказался от своих покоев, чтобы их могла занять Джейн: пусть дергает струны лютни, никого не беспокоя. Сказать по правде, покои секретаря соединялись небольшим коридорчиком с комнатами короля: Джейн удобно обосновалась в Гринвиче, как когда-то до нее Анна, – покои не хуже комнат королевы, свой собственный двор. Когда двор устроился, представители семейства Сеймур стали собираться по вечерам – танцы и прочие развлечения – в новых, роскошных комнатах Джейн, придворные дамы королевы, пользуясь ее отсутствием, тоже не забывали посетить приемную новой фаворитки. Король был там все время, беседовал, читал, слушал музыку или стихи. Он нередко обедал с Джейн в ее комнатах, а бесчисленные Сеймуры смеялись его шуточкам и развлекали за карточным столом. Во время обедов в парадном зале он сажал ее рядом, и только пустой трон королевы напоминал, что она где-то там, одна в почти необитаемом дворце. Иногда я видела, как Джейн наклоняется к королю, между ними – место Анны, и кажется, ее нет в природе и ничто не может остановить Джейн, она вот-вот займет пустующее кресло.

Она все время оставалась нежной и ласковой – чистый сахар. Наверное, в детстве, там, в Уилтшире, сахарной свеклой перекормили. Хорошее настроение не изменяло ей ни на минуту, она с обожанием глядела на Генриха, капризничает ли он оттого, что болит нога, или радуется как мальчишка, всеми признанный герой, уложивший на охоте оленя. Спокойная, набожная – он нередко заставал ее на молитвенной скамеечке, пальчики перебирают четки, глаза к небу – и всегда-всегда сама скромность.

Ни за что не наденет французских чепцов в форме полумесяца, введенных в моду Анной после того, как она вернулась из Франции. Нет, на Джейн закрытые плоеные чепцы домиком, какие носила, бывало, королева Екатерина, – еще год назад любая дама, обрядившаяся в такой чепец, была бы признана всеми лишенной элегантности ханжой. Генрих нередко клялся и божился, что ненавидит испанский стиль, но этот суровый аскетизм только оттенял холодноватую красоту Джейн. Она носила чепец как монашеский убор – символ того, что земные соблазны ее не волнуют. И цвета подобраны умело: бледно-голубой, нежно-зеленый, желтовато-кремовый – чистые, светлые, неброские тона.

Я поняла, что Джейн скоро займет место моей сестры, когда Мадж Шелтон, малышка Мадж, любительница пококетничать, и не только, не брезгующая грубым словцом, явилась к обеду в бледно-голубом плоеном чепце домиком и в наглухо закрытом платье в тон, рукава французского покроя переделаны на английский манер. Двух дней не прошло, а придворные дамы уже облачились в чепцы домиком, все как одна скромницы – глазки опущены долу.

Анна приехала в феврале, прискакала с величайшей помпой – впереди королевский штандарт, позади штандарт с гербом семейства Болейн, в середине – вереница слуг в ливреях, всадники на конях. Мы с Джорджем поджидали ее на ступенях, парадная дверь широко открыта, и каждому видно – Генриха здесь нет.

– Рассказать ей про комнаты Джейн? – спросил брат.

– Давай ты, я не смогу.

– Фрэнсис посоветовал сказать ей, когда вокруг много народа, на людях она не взорвется.

– Ты обсуждаешь ее дела с Фрэнсисом?

– Ты же говоришь с Уильямом.

– Он мой муж.

Джордж кивнул, глядя на приближающийся поезд королевы.

– Доверяешь Уильяму?

– Конечно.

– А я доверяю Фрэнсису.

– Это не одно и то же.

– Ты просто не понимаешь, что для меня значит его любовь.

– Одно знаю: любовь мужчины к женщине совсем другое дело.

– Нет, я его люблю как мужчина мужчину.

– Это противно Закону Божьему.

Он взял меня за руку, улыбнулся неотразимой болейновской улыбочкой:

– Довольно уже, Мария. Времена настали такие страшные, что одно лишь утешает – его любовь. Позволь мне это утешение. Бог свидетель, немного у меня других радостей, а опасности нам грозят немалые.

Следом за всадниками приблизилась и Анна. Сияет улыбкой, темно-красное платье для верховой езды, темно-красная шляпа с огромным пером, приколотым громадной рубиновой брошью.

– Vivat Аnna! – кричит брат, заметив, как она одета.

Она не смотрит на нас, глаза вглядываются в полутьму парадного зала – надеется, король выйдет встречать. Но его нет. Лицо даже не дрогнуло, продолжает улыбаться.

– Здорова? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает весело. – А почему бы и нет?

Я киваю, говорю осторожно:

– И то правда.

Понятно, и об этом ребенке лучше не упоминать, не говоря уже о других умерших младенцах.

– Где король?

– На охоте.

Анна величественной походкой входит во дворец, слуги несутся открыть перед ней двери.

– Он знал, что я приезжаю? – бросает через плечо.

– Да, – отвечает Джордж.

Кивает, идет в свои комнаты, захлопывает дверь:

– А где мои дамы?

– Одни охотятся с королем, – начинаю я. – А другие… – Не зная, как закончить фразу, добавляю уныло: – А другие не охотятся.

Она не глядит на меня, обращается только к брату:

– Объясни, будь любезен, что имеет в виду моя сестрица? Я знаю, ее французский и латынь оставляют желать лучшего, но теперь оказывается – она и английского не знает.

– Твои придворные дамы кудахчут вокруг Джейн Сеймур. – Брату ничего не остается, как только говорить правду. – Король дал ей бывшие покои секретаря Кромвеля, обедает с ней каждый день. У нее теперь свой маленький двор.

Анна переводит взгляд с брата на меня:

– Это правда?

– Да.

– Дал ей покои секретаря Кромвеля? Может пойти в ее комнату, никого об этом не оповещая?

– Да.

– Они любовники?

Я гляжу на Джорджа:

– Неизвестно, но спорю, что нет.

– Нет?

– Она, похоже, отказывается от предложений женатого мужчины. Гордится своей добродетельностью.

Анна подходит к окну, идет медленно, будто старается разгадать эту загадку – как такая новость отразится на ней.

– На что она надеется? Приманивает и отталкивает одновременно?

Мы не отвечаем, уж мы-то знаем, как это делается.

Анна поворачивается, глаза словно у дикой кошки.

– Думает избавиться от меня? Совсем с ума сошла?

Мы молчим.

– Кромвеля выгнали из его комнат ради этой сеймуровской девчонки?