Кэтрин Уэбб - Опускается ночь

Перед главным строением находится просторный, окруженный стенами двор, называемый айа . Здесь на мощеном участке уже высятся кучи зерна, которое сохнет перед тем, как будет насыпано в мешки. Вход преграждают железные ворота, рядом с которыми выстроен трулло , каменный дом, где днем и ночью сидит человек, охраняющий вход. Этторе известно, что на крыше тоже расставят людей, чтобы сторожить пшеницу. Шесть косматых, светлого окраса пастушьих псов сидят на цепи по разным сторонам айи . С высоты Этторе видны ровные четырехметровые круги, оставленные в пыли их цепями. На псах металлические ошейники с острыми шипами, которые должны защищать их горло. Этторе смотрит на заходящее солнце, пока не начинают слезиться глаза. Он в пятнадцати километрах к юго-востоку от Джои. Его нога гораздо лучше, но он по-прежнему чувствует слабость, мышцы сводит, пока еще он не в силах преодолеть такой путь.

И тут во дворе появляется женщина вместе с долговязым подростком; в первый момент Этторе решает, что это Марчи, но женщина ниже ростом и тоньше. Ее волосы более нежного светлого цвета собраны в подобие узла у основания шеи, а из-под узких полей шляпки выбиваются волнистые локоны. Мальчик выше ее, он идет чуть сутулясь, словно за что-то извиняясь. Почему-то у Этторе вдруг возникает уверенность, что он уже видел эту женщину раньше. Они проходят мимо одной из собак, и она рвется им навстречу с яростным лаем. Женщина кладет руку на плечо мальчика, словно желая его защитить, как сделала бы мать, но она явно слишком молода для этого. Хотя вполне вероятно, что у этих бледнокожих иностранцев, как и у Марчи, имеются всякие уловки, чтобы выглядеть моложе своего возраста, к тому же и жизнь у них легкая. Собака перестает лаять, но, натянув цепь, без остановки ходит кругами, несколько шагов назад, вправо, влево. Мальчик садится на корточки и протягивает что-то собаке, но та не подходит достаточно близко, чтобы взять подачку. Он придвигается к псу, и женщина произносит какое-то предостережение. Она держит мальчика за рукав так крепко, что костяшки ее пальцев белеют. В конце концов парнишке приходится бросить угощение, и пес ловит и проглатывает его зараз. Он ходит туда-сюда, не сводит с них глаз, но не приближается – и поступает вполне разумно, не доверяя им, думает Этторе.

Этторе находит свою одежду, выстиранную и сложенную в сундуке у двери. Он одевается, выпивает еще воды из кувшина и спускается вниз. Марчи сидит на террасе над сыроварней; она пьет амарену, закусывает оливками, подцепляя их серебряной вилочкой, и делает какие-то заметки на листе почтовой бумаги.

– Этторе! Иди сюда, мой милый, присаживайся! Чудесно видеть тебя на ногах. Садись, садись, – говорит она.

Марчи все еще привлекательна, думает он, но ее безысходная, начинающая увядать красота навевает грусть. Однажды Этторе слышал, как его мать говорила, что красивые женщины, старея, ненавидят себя, и он задается вопросом, так ли это. Способна ли Марчи испытывать к себе ненависть. У корней ее волос виднеется более темная с серебристым отливом полоска, ее улыбка – ослепительная вспышка алого и белого; она одета в шелка. Этторе думает о Паоле и Якопо, и в нем поднимается волна гнева. Улыбка Марчи меркнет.

– Ну же, Этторе, – произносит она. – Тебе нужно поесть. Смотри, какой ты худой! Как ты так исхудал в летнее-то время? Сейчас я попрошу Анну принести тебе чего-нибудь. Скоро будем обедать. – Она встает и кричит в темный лестничный пролет, теряющийся в густой тени: – Анна! Анна!

– Я не хочу есть. Я хочу пойти в Джою, – говорит Этторе. Но Марчи делает вид, что не слышит этих слов. – Спасибо, – холодно добавляет он.

Марчи, садясь на свое место, говорит, не глядя на него:

– Конечно хочешь. К тому же тебе нужен покой. И ты просто не можешь уйти, не повидавшись с дядей. Ты знаешь, как… он расстроился бы. Пожалуйста, Этторе, сядь. – Она наливает ему бокал вишневого напитка, темно-бордового, словно венозная кровь. Помедлив, он все же принимает из ее рук бокал, и она вновь улыбается.

У него за спиной раздаются шаги на открытой лестнице, ведущей из двора, и к столу подходят женщина и мальчик. Глаза женщины большие и ясные, они смотрят со странным прямодушием, которое поражает Этторе; в них какая-то избыточная откровенность. Из-за этого она кажется чуть ли не дурочкой, но Этторе понимает, что это не так. Мальчик с трудноуловимым, неопределенным выражением лица изучает его с нескрываемым любопытством.

– А вот и вы! Познакомьтесь с нашим поправляющимся раненым. Клэр, Пип, это Этторе Тарано, племянник Леандро. Этторе, это Клэр и Пип Кингсли. Муж Клэр – архитектор, проектирует новый фасад для дома в Джое, а Клэр и Пип – наши гости, они скрашивают мои дни и останутся здесь на все лето, пока мистер Кингсли работает.

Филипп первый с горячностью пожимает руку Этторе, затем Клэр – словно против воли. Этторе гадает, что именно ей не нравится, может, прикосновение грубых, шершавых мозолей к ее нежной коже.

– Филиппо. Кьяра. Кингсли, – произносит он, чтобы запомнить имена, и мальчик улыбается еще шире.

– Филиппо! Ну конечно – мне и в голову не приходило, как чудесно звучит твое имя по-итальянски, Пип! Теперь я тебя так и буду называть, – объявляет Марчи. Бо́льшую часть слов, которые произносит Марчи, Этторе не понимает. Он хмурится, глядя на свою тетку, затем отводит глаза; одним глотком осушает бокал амарены и закашливается. Кроме вишни и сахара, там присутствует спирт. Тут Кьяра Кингсли неуверенно начинает говорить по-итальянски, и он удивленно поворачивается к ней.

– Очень рада знакомству, синьор Тарано. Я не знала, что у мистера Кардетты в Джое осталась семья.

– О, я и забыла – как чудесно! Вы же говорите по-итальянски, Клэр. Я немного учила его английскому прошлой зимой, но дела шли туго у нас обоих, поскольку я почти не знаю итальянского. – Марчи радостно хлопает в ладоши. Анна, работающая на кухне, появляется с корзинкой хлеба, блюдом сыра и оливками. Вид еды заставляет Этторе покачнуться, и даже испарина выступает у него на лбу.

– Вы не сядете? – спокойно предлагает Кьяра. – Вам было очень плохо.

Без слов Этторе бухается на стул. Его рука сама собой тянется к хлебу.

Некоторое время они пьют и говорят по-английски. Этторе понимает, что на него сознательно избегают смотреть, пока он жадно поглощает хлеб и сыр. Их тактичность ему претит; он противен сам себе, потому что сидит тут и ест, в то время как его родные в Джое, скорее всего, голодают. Кусочек хлебной корки царапает его воспаленное горло, и он заходится кашлем. Филиппо передает ему воду, Этторе берет, не благодаря. Он смотрит на Кьяру, подавшуюся к нему, ее лоб морщится от напряжения.