Кэтрин Уэбб - Опускается ночь

– Врач давал вам воду по веревке. По… шнуру. В рот… – Она запинается.

– При помощи трубки? – спрашивает он, и она кивает:

– У вас, наверное, повреждено горло. – Он не отвечает, и она продолжает: – Он прочистил вам ногу спиртом. Вырезал что-то плохое. Он не стал закрывать ее. Она должна подсохнуть. Он вернется, чтобы закрыть ее, – говорит она все тем же ученическим тоном, отчетливо выговаривая каждое слово.

Этторе кивает:

– Я заплачу за визит врача. Пожалуйста, скажите это Марчи. Я заплачу за визит врача и за свое пребывание тут.

– Марчи, мистер Тарано говорит, что он намерен возместить вам расходы на лечение и на его пребывание, – послушно переводит она.

– Чушь собачья! Господи, он же нам родня! Ох, ну почему крестьяне так чертовски горды? Да и чем он собирается расплачиваться, у него нет за душой ни гроша. Дорогая, пожалуйста, не переводите это, – говорит Марчи. Она уже выпила несколько бокалов амарены, над губой виднеются два липких следа, глаза лихорадочно блестят.

Этторе понял достаточно из того, что она сказала. Он догадался, что она отвергла его предложение, и в нем вскипают ярость и стыд. Он не поднимает глаз от тарелки, пока разговор не переходит на другие темы.

– Я хочу уйти, – в конце концов произносит он тихо, словно говоря сам с собой. Но Кьяра его слышит, он чувствует, что она все время наблюдает за ним краем глаза. Это приводит его в смущение, и он не понимает, нравится ему это или нет.

Стол накрывают к обеду, появляются различные блюда, он ест, но угощение чересчур роскошное, и у него сводит живот. Мясо, кажется, колом стоит в груди, алкоголь делает его медлительным и туповатым; он уже не может разобрать ни слова из их быстрой английской речи, так что перестает и пытаться. Небо чернеет, появляются россыпи звезд. Белые стены массерии, залитые желтым светом факелов, оживляют скачущие тени. Сквозь густой запах, доносящийся из сыроварни, пробивается сладкий аромат жасмина, растущего у стены около стола. Ножи и вилки позвякивают и стучат по китайскому фарфору; все жуют, режут, зачерпывают. Эти странные движения, это изобилие кажутся какой-то безумной пантомимой. Марчи говорит, и говорит, и говорит, и смеется, запрокидывая голову, так что зубы сверкают и видна гортань. Юный Филиппо иногда смеется вместе с ней, явно смущаясь при этом, только Кьяра хранит молчание. Она – единственный спокойный уголок этого мирка, поглощающий звуки, вместо того чтобы издавать их. Когда Этторе не в силах съесть больше ни кусочка, он поднимается на ноги, опрокидывая стул и сотрясая стол, так что проливаются напитки, и Кьяра первой протягивает руку и подхватывает его под локоть.

– Идем со мной, – тихо говорит она на языке, который он понимает. Она ведет его вверх по лестнице, через двери, обратно к его кровати.

Без Паолы, которая его будит, Этторе просыпается, когда солнце уже сияет высоко в небе, и кидается вниз по лестнице с таким чувством, будто проспал все на свете, пропустив что-то важное. Иностранцы завтракают на террасе, и ему кажется, что они вовсе не вставали из-за стола, ели и пили всю ночь напролет, словно это их единственное занятие. Чувствуя отвращение, он направляется на кухню и просит у Анны хлеба и стакан молока, затем выходит во двор. Теперь, когда Этторе привык к костылю, он двигается гораздо быстрее. Он минует железные ворота и, обойдя двор снаружи, направляется к нескольким большим трулло , первым зданиям, которые были построены на этом месте за сотни лет до массерии. Они примыкают к задней стене фермы и походят на чудной бородавчатый вырост на коже. Здесь спят сторожа и прочие работники на деревянных настилах над стойлами – конюхи и скотники, дояр и его жена, делающая сыр.

Отдельно от этих строений на некотором расстоянии стоит еще один трулло с тремя сросшимися крышами-конусами. Там живет управляющий фермой, который распоряжается здесь в отсутствие дяди. Этторе останавливается. Он мог бы пойти и попросить работу на полдня, пока ждет Леандро. Он мог бы вернуться в Джою хоть с какой-то суммой денег. Но его рука, сжимающая костыль, дрожит от напряжения, голова болит, а в ноге ощущается пульсация. Он пытается опереться на нее, но его тут же пронзает острая боль, от которой слезы наворачиваются на глаза. В этот миг дверь дома управляющего распахивается, на пороге появляется человек, и все мысли просить работу улетучиваются. Это не тот управляющий, который был здесь зимой, когда Этторе последний раз гостил в Дель-Арко. Того низенького толстого человечка с всклокоченной рыжей бородой звали Аральдо. Сейчас же перед ним стоит Людо Мандзо. Постаревший, седой, но все еще узнаваемый. Тот самый человек, который однажды мучил их с Пино, как и бессчетное число других мальчишек. Этторе не сводит с него глаз, его захлестывает волна ненависти, и начинает стучать в висках. Людо замечает его, обводит ленивым взглядом и не узнает. И почему он должен его узнать? Этторе был мальчишкой, одним из многих, таким же ничем не примечательным, несформировавшимся юнцом, как Филиппо. Людо отводит взгляд и направляется к амбарам, а Этторе некоторое время неподвижно стоит на одной ноге, словно аист.

Леандро Кардетта появляется только после полудня, он приезжает с еще одним человеком, высоким и сутулым, их привозит в машине слуга с уродливым лицом. При виде Этторе, стоящего в углу двора, опираясь на костыль, Леандро улыбается. Высокий иностранец – должно быть, архитектор, муж Кьяры. Он направляется к ней и обнимает ее так, словно она соломинка, а он утопающий. Этторе замечает, как напрягается при этом ее тело, принимая тяжесть его объятия или же пытаясь от него отстраниться. Муж гораздо выше ее, и то, как он налетает на нее сверху, делает его похожим на стервятника, устремившегося к своей жертве.

– Этторе! Как я рад видеть тебя на ногах, – говорит его дядя, распахивая объятия. Они коротко обнимаются; изысканный костюм скрывает грубую силу его рук, шляпа заломлена с веселой лихостью.

– Дядя, спасибо за помощь и гостеприимство.

– Не надо благодарить меня. Просто обещай, что в следующий раз, когда тебе потребуется помощь, ты не будешь тянуть до последнего. Ты мог умереть, мой мальчик. Что скажет мне сестра, когда мы встретимся в следующей жизни, если я дам тебе умереть, когда в моих силах спасти тебя?

– Она скажет, что ты не в ответе за мою судьбу, – отвечает Этторе, и Леандро печально качает головой:

– Мария всегда была гордой и упрямой. Слишком гордой и слишком упрямой, и она передала все это тебе вместе с этими синими глазами. Она не послушалась моего совета поехать в Нью-Йорк, найти себе стоящего мужа, вместо этого транжиры Валерио.

– Валерио мой отец. Тебе не следует пренебрежительно говорить о нем при мне, дядя.