Джанет Уолч - Пленница гарема

— Благодаря Накшидиль, валиде-султана, — ответил евнух, которому дали кличку Тюльпан.

Священник гнул свою линию, рассказывая о своей семье, сестрах и братьях и особенно о матери. После этого он плавно вернулся к султанше-матери:

— Вы хорошо знали ее?

— Отец, это трудный вопрос. Ни один из нас не является тем, кем кажется. Мы, каждый из нас, представляем нечто большее и не хотим, чтобы другие об этом узнали, и нечто меньшее по сравнению с тем, какими желаем себя представить.

— И все же?

— С годами мы стали ближе.

— Наверное, вы особенный человек, раз были так близки с такой женщиной, — сказал священник, надеясь, что подобный комплимент развяжет язык этому странному человеку.

Евнух отхлебнул еще глоток вина и поставил пустой стакан на стол.

— Однажды она спасла мне жизнь, и я ни на секунду не забывал об этом.

Отец Хризостом подался вперед и снова наполнил оба стакана.

— Она была хорошей женщиной, — продолжил Тюльпан, — и боролась за то, во что верила. — Его глаза стали влажными. — Я буду тосковать по ней, когда ее не станет. — Он умолк, поперхнувшись при этих словах, и поправился: — Теперь, когда ее уже не стало.

Иезуит услышал боль в его голосе.

— Не надо, друг мой, — тихо сказал он. — Я вижу, что вас охватила печаль. Иногда лучше выговориться. Расскажите мне о валиде-султана. Я знаю, что рабыни дворца должны принимать ислам. Как вышло, что султан позволил ей умереть католичкой? Кем она была и откуда родом?

Гость уже давно никому не рассказывал о валиде-султана Накшидиль, и, хотя оба были близки и Тюльпан с годами многое узнал, он никогда не предавал ее доверия.

— Потребуется не один вечер, чтобы обо всем рассказать, — ответил он.

— Я буду рад видеть вас у себя в любое время, когда вам захочется, — сказал священник. — Я так надеюсь, что мы проведем вместе не один вечер.

Евнух отхлебнул еще глоток крепкого напитка, ослабил кушак и слезливым сопрано начал рассказывать странную историю.

Я впервые встретил Накшидиль в тот день, когда она прибыла в Топкапу; это было летом 1788 года, почти тридцать лет назад. Некоторым из нас приказали явиться на пирс сераля: корсарский корабль, принадлежавший бею [10] Бей — губернатор провинции в Оттоманской империи. Алжира, причалил к берегу, и с него передали, что на борту везут подарок для султана Абдул-Хамида. Мы еще за три недели до этого узнали, что алжирские пираты захватили судно и подарили бею награбленное добро: помимо золота, серебра и груза на корабле находилось с дюжину христианских мужчин и один бутон, уже начавший распускаться. Бей загреб золото и серебро, продал груз и сделал мужчин рабами. Однако, увидев распускавшийся цветок, он воздержался от соблазна оставить его себе. Вместо этого он приказал отослать его в Стамбул. Мудрый бей знал о страсти султана к юным девушкам. Он преподнесет ее в качестве дара: пусть старый развратный турок поступает с ней по своему желанию.

Мы встретили эту девушку с радостью. Она оказалась воздушным созданием, пушинкой, летающей в облаках. Или хрупкой лилией, хотя я догадался, что она обладает железной волей. Осмотрев ее, мои спутники изрекли предсказуемый набор замечаний. «Она слишком худа и никуда не годится», — сказал один. Другой спросил: «Почему Господь не наделил меня светлыми волосами и голубыми глазами?» Третий пробормотал: «Может, она научится доставлять мне наслаждение».

— Вы удивлены, друг мой. Разумеется, мы, евнухи, лишены половых органов, присущих мужчине, но не все таковы, какими могут вам показаться: некоторые из нас испытывают естественные потребности мужчины; другие предпочитают, чтобы их ублажали мужчины. Мне не хочется говорить о собственных плотских желаниях; меня беспокоило лишь то, как выжить во дворце.

Как бы то ни было, я дал себе клятву, что подожду и посмотрю, как поведет себя эта девушка, а уже потом решу, как к ней относиться. Во дворце приходится все время соблюдать осторожность: здесь каждый либо твой сообщник, либо враг; сообщников мало, врагов хоть отбавляй.

Я понял, что она прошла через ужасные испытания и пираты плохо обращались с ней. Она оцепенела и так растерялась, что лишилась дара речи, но держалась гордо и не хотела сходить с места. Нам пришлось силой тащить ее к главному чернокожему евнуху.

Кизляр агаси [11] Кизляр агаси (тур.) — хозяин девочек, главный евнух. ждал в вестибюле гарема, этого священного мира женщин, куда входить запрещено всем мужчинам, кроме султана и евнухов. Источая запах розового масла, он сердито смотрел на нас. Этот человек облачил свое огромное тело в шелка зеленого цвета и в пелерину из соболей, конусообразный тюрбан на его голове возвышался над нами. Ему было трудно угодить, и мы, евнухи, жили в постоянном страхе, как бы не навлечь на себя недовольство, что при его скверном характере могло случиться когда угодно. Хотя в серале безраздельно господствует молчание, по блеску черных глаз и кривой усмешке, появившейся на его устах, я понял, что он остался доволен подарком бея. Если ввести эту блондинку в гарем, можно заслужить похвалу султана. Но по заведенному порядку новую одалиску [12] Одалиска (букв. «назначенная для комнаты») — рабыня, прислужница в гареме. В европейских романах из восточной жизни (вследствие неправильного понимания турецкого слова) — обитательница гарема, наложница. следует сначала осмотреть.

Он взмахнул кожаным хлыстом, и мы выполнили его приказ — сняли с нее платье и изодранные нижние юбки, на которых сохранились клочки фирменных знаков французского портного. Девушка стояла с высоко поднятой головой и, не веря своим глазам, с недоумением взирала на всемогущего евнуха и собственную наготу.

Кизляр агаси изучал ее, неторопливо осматривая спутанные волосы, высокий лоб, голубые глаза, чуть заостренный вздернутый нос и чувственные губы. Евнух указал на меня, велел раскрыть ей рот и держать его широко открытым, чтобы можно было осмотреть зубы. Сначала я опасался, как бы девушка не укусила меня, но тут же догадался, что она так напугана, что не может ни шевельнуться, ни издать звука. Евнух засунул ей в рот пальцы, посчитал зубы, проверил десны, оценивая ее, словно верблюда или лошадь. Убедившись, что здесь у нее все в порядке, евнух снова обратил внимание на ее плоть.

Он велел моим сослуживцам подобрать ей волосы, и его глаза пробежали по ее шее. Евнух на мгновение застыл, ему показалось, будто он обнаружил родинку, но это был лишь крохотный паук. Он продолжил осмотр, задержав взгляд на ее молочно-белого цвета груди. Он ущипнул ее за соски, проверяя, не начнет ли из них сочиться молоко. Девушку передернуло от боли, но евнух не обращал на это внимания и несколько раз провел своими украшенными бриллиантами пальцами по ее нежной груди. Он взглянул на ее пупок, затем опустил взор ниже и сосредоточился на треугольнике. Евнух заметил, что на лобке у нее еще не растут волосы, и улыбнулся. Девушка находилась в периоде, предшествующем половой зрелости.