Барбара Вуд - Огонь души

— А говорит ли что-нибудь богиня о том, как это следует осуществить? — спросил он.

Выражение единственного глаза Лаши стало суровым и ледяным.

— Это твои проблемы, Казлах.

Казлах, высокий и стройный мужчина, с резкими чертами лица, несколько мгновений смотрел ей в глаза, потом отвернулся. Ему следовало быть осторожнее. Все, ради чего он работал, для чего плел интриги, да, и даже убивал, теперь висело на волоске. Впервые за годы его пребывания при дворе царица оказала ему высочайшее доверие и теперь связывала с ним все свои надежды. Может быть, теперь освободится путь к высшей его цели — царским спальным покоям.

Казлах ходил туда-сюда, погрузившись в раздумья. Лаша наблюдала за ним, она испытывала к нему полуненависть-полувосхищение, к этому врачу, от которого за многие годы она против своей воли стала слишком зависимой. Он был тщеславным, а тщеславным людям нельзя доверять. Лаша помнила тот день, когда Казлах, еще новичок при дворе, ползал перед ней, унижаясь и пресмыкаясь, когда он еще не смел смотреть ей в глаза. Но то, что другим сулило смерть, ему было теперь разрешено. Благодаря многолетним интригам сын бедуинов вознесся теперь на головокружительную высоту. На своем пути к власти Казлах овладел тайнами врачевания и за эти годы благодаря своей проницательности и расчетливости добился того, что царская семья и все придворные, жившие во дворце, попали к нему в зависимость. Лаша могла его ненавидеть, но она нуждалась в его помощи.

— Хорошо. Значит, девственницы, — произнес наконец Казлах и склонился перед царицей, — наверное, белые девственницы с чистой безупречной кожей. Может быть, они смогут возбудить царя.

Ледяное лицо Лаши выражало негодование. Где в этой стране палящего солнца и раскаленных ветров можно найти девушек с молочно-белой кожей?

— Пошли человека в Пальмиру, — произнесла она через несколько минут холодного молчания, — там живет один работорговец, который промышляет на караванных путях.

— Моя царица, но ведь пути охраняются римскими стражниками.

— Стража не может быть сразу везде.

— А пальмирская охрана пустыни? Эти торговцы из оазисов так ревностно охраняют караванные пути, как отец охраняет дочь, потому что если они не смогут обеспечить безопасность путей, Пальмира потеряет господствующее положение среди центров торговли. И тогда она опять достанется лишь песку и сфинксам. Скорее уж кто-нибудь осмелится перекрыть водоснабжение, чем угрожать путешественнику на пальмирских путях.

Лаша сощурила свой здоровый глаз, пристально посмотрела на немилого ее сердцу советника.

— Я слышала, что этот человек в Пальмире очень ловок. Он нападает быстро и внезапно и исчезает в пустыне как джинн. И он знает, кого следует подкупить. Это должно быть сделано, Казлах…

Тон, которым были произнесены последние слова, заставил врача промолчать. Лаша была не в том настроении, чтобы терпеть возражения, и Казлах знал почему. Царица не могла простить Казлаху, что ему до сих пор не удалось вылечить ее сына от лихорадки.

Во дворце уже строили самые смелые предположения о судьбе Казлаха. Что будет с лейб-медиком, если юный принц умрет? — спрашивали себя люди.

Несмотря на теплую августовскую ночь, Казлаха пробирал озноб. Он не хотел думать об этом. Царица вовсе не слыла жалостливой или способной к сочувствию. Она придумает для него какое-нибудь ужасное наказание, в этом он не сомневался.

— Ну хорошо, моя царица, — подчинился он наконец, — как зовут этого пальмирянина?

— Вот, — удовлетворенно произнес старый римлянин, — что ты думаешь об этом?

Селена взглянула на пламя, взвившееся чудесным образом ввысь из кучи поленьев. Но ничего не сказала.

Игнатий посмотрел на прозрачный камень, который держал в руке, и пожал плечами. Большинство людей очень впечатляло, когда он зажигал огонь с помощью этого чудесного камня. Но у этой девушки было мало общего с толпой зевак, которая его обычно окружала. Во-первых, причиной тому была умирающая мать, за которую она чувствовала себя ответственной, а во-вторых, она как будто была одержима мыслью о том, что кто-то едет за ней. Игнатий заметил, что всю дорогу, с тех пор как они покинули Антиохию, девушка то и дело оглядывается, будто кого-то высматривает, будто ждет кого-то. Ему стало ее жаль и захотелось сделать ей подарок.

— Возьми этот камень, дитя мое, — сказал он дружелюбно, — он твой.

Селена взяла его и подвинула поближе ящик из эбенового дерева и слоновой кости, с которым никогда не расставалась. Она подняла крышку и положила туда камень, снова закрыла и опять уставилась на огонь большими серьезными глазами.

Игнатий подружился с этой девушкой и ее больной матерью, пока караван спускался длинными витками с отвесных ливанских гор. Когда через неделю после отъезда из Антиохии закончились их скудные припасы хлеба и сыра, Игнатий, старый римский юрист, отошедший от дел и направлявшийся теперь к сыну и невестке, взял на себя заботу о женщинах. Каждый вечер, когда путешественники разбивали лагерь, Игнатий складывал костер из своих запасов древесного угля и поджигал его с помощью того прозрачного камня, который, если держать его над древесным углем таким образом, чтобы он собирал лучи заходящего солнца, чудесным образом порождал огонь.

Когда солнце медленно склонялось к западному горизонту, в огромном лагере, сопровождаемом тысячей верблюдов, повсеместно зажигались костры. Они находились в необжитой дикой местности. Оставив позади зеленые горы, караван прокладывал себе путь через степную равнину, высохшую пустыню, где росла только сухая трава и колючий одеревеневший кустарник, место жительства кочующего народа — бедуинов. Пальмира возвышалась на восточной окраине этой пустынной местности, а по ту сторону оазиса, далеко на восток и на юг, до самой Аравии, раскинулась сирийская пустыня, необитаемая и безжизненная. А по другую сторону от нее расположился старинный город Магна, где царствовала царица Лаша.

Но по дорогам пустыни двигались и другие караваны, с людьми из стран, о которых никто никогда не слышал. Они путешествовали на кораблях из Персидского залива вверх по Евфрату, затем через Магну и дальше через пустыню на запад — караваны из Китая, везущие шелк, нефрит и пряности, караваны, шедшие из средиземноморских стран с шерстью алого цвета и сирийским стеклом. И арабские караваны шли этими путями, они шли с юга, из Мекки, где богиню Аллат воплощал серп луны, где женщин от макушки до пят скрывали черные одежды с одной лишь узкой прорезью для глаз.

— Я купил для нас рыбы, — сказал Игнатий, — очень хорошей, — добавил он в надежде уговорить Селену немного поесть. — Я старый человек и не могу оставить старых привычек. — Он улыбнулся. — Сегодня день Венеры, последний день недели. Мы, римляне, почитаем эту богиню, и поэтому мы едим в этот день только рыбу. Это старый обычай, а я всегда чту старые обычаи.