Барбара Вуд - Семь демонов

— Доктор Дэвисон, — послышался голос Сенфорда Холстида, который сидел над тарелкой с орехами и свежими овощами, — мы можем поговорить о сегодняшней находке?

Марк ощущал жгучее желание выпить чего-нибудь крепкого и втайне надеялся, что Алексис снова поделится с ним виски. Но когда он увидел, как она молча пережевывает пищу, и в глаза ему бросилась ее необыкновенная бледность, он задумался над тем, что могло заставить ее целый день просидеть в своей палатке. По какой-то непонятной причине она стала заметно бледнее, в то время как остальные от постоянного пребывания на солнце становились все более загорелыми…

— Хорошо, давайте поговорим. Что у вас на душе?

— Я сегодня внимательно осмотрел в бинокль весь каньон и не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало собаку. Метр за метром я исследовал горизонт, но там не было ни одной скалы, которая бы выглядела как собака. Может быть, Невиль Рамсгейт неправильно понял старуху. Есть еще какое-нибудь арабское слово, которое звучало бы похоже на то, что означает собаку?

Марк призадумался. Эта мысль ему еще не приходила в голову.

— Собака по-арабски звучит «кальб». Единственные слова, которые звучат похоже — это «квальб», что означает сердце, и «кааб», то есть пятка. Но Рамсгейт пишет, однако, что он нашел собаку. Он не говорит, что это в конце концов оказалось чем-то другим, например сердцевидной скалой, или что он ошибся, полагая, что речь идет о собаке.

— И все-таки у меня есть сомнения. Думаю, было бы наивно предполагать, что гробница находится в каньоне.

— Этого я никогда не утверждал, мистер Холстид, но это место не хуже любого другого подходит для поисков. Мы нашли следы стоянки Рамсгейта и, по всей вероятности, даже его самого. В своем дневнике он сообщает, что перенес лагерь, чтобы быть поближе к гробнице. Теперь мы нашли его лагерь, и поэтому я полагаю, что мы не очень далеки и от гробницы.

— Одно мне не дает покоя, — проговорил Рон, облизывая с ложки остатки рисового пудинга.

— Что же?

— Дневник, — ответил он. — Если люди паши действительно все сожгли, даже тела, каким образом дневник в целости и сохранности оказался за пределами Египта?

…Когда Марк вышел из палатки, солнце уже клонилось за горизонт. Он глубоко вздохнул, поднял руки и встал на цыпочки, как будто хотел дотянуться до неба цвета лаванды. Чуть поодаль, на краю лагеря, Абдула и гафиры, стоя на коленях лицом к востоку, клали поклоны. Рядом со своей палаткой, тоже стоя на коленях на тонкой циновке, Хасим ель-Шейхли читал четвертую молитву дня. Из фотолаборатории доносилась тихая и успокаивающая мелодия. Среди руин рабочего поселка виднелся свет костра.

Марк удовлетворенно улыбнулся и направился к рабочей палатке. Все шло хорошо, лучше, чем он ожидал. Он был полон надежд.

Марк снова занял свое место на табурете и начал сортировать оставшиеся предметы, найденные на месте костра. Они главным образом состояли из личных вещей: маленькое зеркало, запонка, каблук от сапога… Все обгоревшее, покрытое сажей, бесформенное. Абдула с крайней добросовестностью позаботился о том, чтобы все, именно все, что нашли его рабочие в каньоне, было упаковано в ящик. Поэтому Марк постоянно натыкался на ничего не значащие камни или головешки, которые после первого же осмотра отправляли в мусорное ведро. Это был кропотливый, изнурительный труд, и Марк, с головой погрузившись в работу, даже не заметил, что на долину уже опустилась ночь.

Из рабочего поселка доносился приглушенный голос рассказчика историй. Подыгрывая себе на ребабе, однострунной скрипке с пронзительным звуком, шаир занимал своих слушателей песней о героических подвигах Абу Саид ель-Хилали и его отважных товарищей. Голос шаира, исполненный тоски, воспевал прелести Алии, жены Абу Саида, и нежные слова растворялись в пурпурной ночи. Ветер доносил трогательную мелодию до притихшего лагеря.

Марк настолько был занят своей работой, что почти не замечал песни. Он даже не слышал одобрительных возгласов феллахов, звучавших время от времени, когда певец рассказывал о подвигах, которые им особенно нравились. Марк взял в руки кисть и начал счищать копоть с большого плоского камня, который Абдула упаковал в ящик вместе с остальными находками. Это был кусок известняка, около тридцати сантиметров длиной, двадцати сантиметров шириной и примерно шести сантиметров толщиной. Сначала Марк подверг его предварительной очистке, как он это делал с остальными предметами, которые, как правило, выбрасывал после первого же осмотра через лупу.

Шаир рассказывал слушателям легенды о мужестве заколдованного Антара, и когда феллахи в знак одобрения воскликнули: «Аллах! Аллах!» — Марк взял в руку лупу и начал внимательно исследовать камень, который казался гладким на ощупь.

Шаир закончил свой героический рассказ и перешел к хвалебным песням Магомету и Иисусу, добродетелям которых он посвятил целую эпопею, полную невероятных подвигов и чудесных деяний. Феллахи, сидящие вокруг него, начали прихлопывать в такт песни.

Марк перевернул камень и склонился над лупой. Затем он встал и поднес камень ближе к свету.

Когда шаир достиг высшей точки своего восхваления, феллахи радостно закричали и стали подбрасывать вверх шапки.

Раскрыв рот от удивления, Марк так и остался стоять на месте, глядя на кусок камня в руке.

— Фу! — сказал Рон. — Жара совсем уже невыносимая. Долго мы еще здесь пробудем?

Марк оторвался от работы, вытер пот со лба и быстро окинул взглядом каньон. За полчаса, которые он провел, склонившись над фотографиями, исчезли последние остатки тени. Солнце было в зените. В каньоне, несмотря на его выцветшие, ослепительно белые стены и светлое дно, было жарко, как в раскаленной печи. Рабочие Абдулы, выстроившись длинными рядами, работали медленно, но терпеливо. В длинных одеждах, с тюрбанами на головах, они без устали орудовали кирками и лопатами, делая раскоп по заранее подготовленной разметке. В другом ряду стояли подростки и молодые мужчины, которые передавали по цепочке ведра с галькой. Высокий стройный Абдула Рагеб горделиво расхаживал между ними.

Марк поправил солнечные очки.

— Мы скоро закончим. Еще час или около того.

Он снова принялся изучать фотографии, разложенные на капоте «лендровера». Это были снимки известковых фрагментов, обнаруженных им накануне вечером. После того как Марк при осмотре находок наткнулся на второй фрагмент, они с Роном провели полночи, очищая и исследуя камни. Только на рассвете они разочарованно оставили работу. Хотя и выяснилось, что оба камня действительно являлись частями первого из найденных Рамсгейтом фрагментов, но они были уже далеко не в том состоянии, в каком он их обнаружил. Рано утром Марк еще раз собственноручно просеял кострище через сито и с горечью признал, что эти потемневшие осколки и горстка пепла были единственным, что осталось от великолепных фрагментов стелы. Но, несмотря на это, они понимали ценность находки, которая попала им в руки.