Барбара Эвинг - Розетта

— Фанни, дорогая…

— У меня есть план, мама. — Кто-то поставил лампу на подоконник, и ее свет падал на лицо Фанни. Миссис Холл увидела, что дочь хмурится. Индийские браслеты тихо звякнули, когда она залпом допила херес и поставила бокал на стол. — Для этого понадобится умение и вся моя выдержка, но у меня появился план, — сказала она. — Ты веришь в Бога, мама?

Миссис Холл удивленно посмотрела на Фанни. На протяжении многих лет она предпочитала вести себя легкомысленно. Семья ожидала от нее такого поведения, а решения иногда приходили сами. Все считали, что она не замечает этого. Она ответила:

— По правде говоря, Фанни, дорогая, меня очаровала индуистская религия. У них столько богов, праздников, ярких церемоний и веселья. Но именно у них принято, чтобы жены совершали самосожжение на могиле мужа. Это неправильно — варварский обычай. Ох, и мне нравится Будда — такой мирный, сытый бог. Они считают, что в прошлой жизни мы были бабочками или слонами. Мне кажется, что существует множество милых религий и мы все должны счастливо жить вместе. Но, Фанни, дорогая, ты должна обсуждать подобные вещи с отцом, а не со мной. Поскольку я слишком занята в этом мире, чтобы думать о другом. Ох, прости меня, Фанни, дорогой Гораций, конечно, церковник, и хотя ты сейчас не упоминаешь о Боге, как ты это делала в детстве, вспомни, как часто ты разговаривала с ним. Я думаю, что в этом вопросе ты пришла к какому-то определенному решению. Было бы очень странно, — она допила херес, — если бы жена приходского священника не верила в Бога. — Она покосилась на Фанни, но по ее лицу невозможно было что-то прочесть. — Но если у тебя возникли какие-то осложнения, то ты должна обсудить их с теми симпатичными квакерами, которые плыли с тобой на корабле. Они намного приятнее этого мерзкого молодого викария!

Фанни расхохоталась.

— Дорогая мама, ты, конечно же, умнее всех нас вместе взятых! — Ее браслеты звякнули, когда она подняла поднос с пустыми бокалами. — Если мне придется вернуться, чтобы снова стать миссис Гораций Харботтом, то у меня наверняка должен быть план.

Она остановилась на веранде, прислушиваясь к кваканью лягушек. Потом она продолжила:

— Эти симпатичные квакеры, о которых ты говоришь, говорят, что Бог — это любовь, мама. Если Бог действительно существует, я уверена, что он простит мне то, что я собираюсь сделать.

Она больше ничего не добавила.

Миссис Холл достаточно хорошо знала дочь, чтобы не пытаться расспрашивать ее. Она поняла, что Фанни что-то решила для себя.

— Если только ты не планируешь убить дорогого Горация, я думаю, Господь простит тебя.

Она снова увидела невеселую улыбку на лице Фанни. Взявшись за руки, они вернулись в дом. Слышались крики детей и перепалка сестер Фанни якобы по поводу карточной игры, а на самом деле из-за офицера индийской армии Его Британского Величества.

Ночью Фанни пришла в комнату матери, держа в руках свечу. Миссис Холл, в большом белом ночном колпаке, тут же проснулась.

— Что случилось, дорогая? Что-нибудь не так? — Фанни была в ночной сорочке с распущенными волосами. — Сядь возле меня, как раньше.

— Я хочу сказать тебе что-то, мама. — Фанни поставила свечу на маленький столик и присела на край маминой кровати. — Больше я этого не повторю и буду отрицать, что когда-либо говорила подобное, даже перед папой. Даже Розе я не скажу этого до своего смертного часа. Потому что у меня получится, только если об этом никто не узнает. Но я думаю, что все-таки должна кому-то рассказать об этом.

Миссис Холл молча ждала продолжения. Она не надела ночной колпак, не накрылась одеялом. Словно бы ее совсем там не было. Снаружи все еще квакали лягушки.

— Я решила стать квакером, мама. И не только квакером, но и проповедником, поскольку у них женщины занимаются этим наравне с мужчинами. Они говорят, что у меня есть к этому способности.

— У тебя действительно есть способности, Фанни. Ты одна из самых лучших женщин в мире, это нельзя скрыть.

Фанни вздохнула.

— Но ты видишь, — мать увидела ее напряженное лицо, — я больше не могу верить в Бога, мама. Если он существует на самом деле, то ему очень плохо служат многие его подчиненные. Он может прийти ко мне однажды, а может и не прийти. Между тем я в очень сложном положении. Я — жена викария. Поэтому я решила взять то, чему научилась у Горация. Мне стыдно говорить, но я возьму то, чему научилась у церкви, поскольку она просто кишит лицемерами, и использую это себе во благо. — Если миссис Холл была удивлена или возмущена, то она не подала виду. — Квакеры будут присматривать за мной. Я, конечно, не имею в виду, что мне нужен уход. Но они должны распространять свое учение повсеместно. Такое решение было принято в Уэнтуотере.

— Это очень сильно разозлит дорогого Горация, — заметила миссис Холл, явно преуменьшая степень возможной ярости Горация.

— Дорогой Гораций, — опять этот новый сухой тон, — никогда не мог удержаться, чтобы в присутствии герцогов и герцогинь не вести себя раболепно, а мой… мой учитель, если можно так выразиться, как раз и является герцогиней. Я бы не поставила на то, что его душа между религией и аристократией выберет первую. Он действительно будет в ярости. Но это значит, что я получу поддержу в Уэнтуотере. А мне она так нужна.

— Ах, дорогая моя…

— Нет, мама, ты не сможешь мне помочь, не в этот раз. — Она поглаживала одеяло матери. Коротко рассмеявшись, Фанни продолжала: — Мама, мой долг как жены викария заключался в том, чтобы беседовать с женщинами Уэнтуотера, помогать им в их невзгодах и горестях. Но по своему собственному почину я и через сотню лет не смогла бы так сильно изменить взгляды, как я это сделала благодаря герцогине Брейфилд.

Снова миссис Холл ничем не выдала удивления по поводу откровений дочери. Хотя она была изумлена, поскольку все слышали о герцогине Брейфилд.

— Я буду делать добро. Я верю в добро. Однако я больше не верю, что существует христианский Бог, этот мужчина с седой бородой, с которым я любила говорить в детстве. Но герцогиня сказала: «Почему бы тебе тогда просто не творить добро? Кто увидит разницу, кроме тебя и меня?» — Вдали шакал или лиса выла на луну. Это был грустный звук. Он быстро замер, и снова воцарилась тишина. — Никто никогда не догадается.

— Я никто, — заметила мать, — и все, что я могу сказать, так это то, что человек с открытым сердцем, как у тебя, всегда будет нести людям добро. И не важно, как ты одета.

Они обе рассмеялись. Смех их был таким же грустным, как недавний вой шакала, но они смеялись над судьбами мира и тем, как с ним следует управляться.

Мистер Алебастер сидел на диване. Целый день он не мог выйти из дома, потому что жена сторожила его, словно цепной пес. Целый день он не мог отыскать ром, потому что жена спрятала его. Ему было очень нехорошо, дрожали руки. Наконец после сердитых, дотошных расспросов он признался жене, что виконт прибыл в Розетту и у них состоялась встреча.