Ванора Беннетт - Роковой портрет

Гольбейн зажег свечи на стенах и дал гостям по оловянному подсвечнику. В круге золотого света лицо изумленной Мег выглядело по-детски невинным. Она несколько минут смотрела на картину, не видя перемен, затем обратила на что-то внимание, подняла брови, поднесла свечу к самому заметному нововведению — образу Джона Клемента, затем к розам Тюдоров на берете шута, сделала шаг назад, вперед, влево, вправо, пытаясь в небольшой лужице света, который держала, как щит против сгущающегося мрака, увидеть как можно больше. Казалось, прошла вечность, прежде чем она повернулась к своему приемному отцу с немым вопросом на лице.

— Эразм рассказал ему. — Мег нерешительно глянула в сторону Гольбейна, как будто ей впервые пришло в голову, что он может быть опасен. — Хорошо, что он знает, Мег, — заверил Мор. Он говорил почти так же спокойно, как в прежние дни. — Мастер Ганс — наш друг. Ему можно доверять. Я просто не хотел, чтобы ты испугалась от неожиданности. — Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и все еще колебалась. — Без сомнения, опасно показывать картину кому-нибудь, кроме членов нашей семьи. Но ее, конечно же, никто больше не увидит. Это личная собственность; только для нас. Она останется здесь, в Уэлл-Холле.

Гольбейн разочарованно кивнул, но признал мудрость решения Мора. Мег тоже кивнула, хотя слова отца не до конца убедили ее.

— А что скажут остальные? — спросила она, и Гольбейн поразился тому, что даже родные не знали правды.

— Просто случайное сходство, — светски ответил Мор. Гольбейну стало ясно — он продумал все заранее. — Если кто-нибудь спросит, мы скажем, что лицо Джона оказалось довольно похожим на всем нам известный портрет Плантагенета, а мастер Ганс просто «одолжил» его. Почему бы и нет? Он сделал то же самое с Генрихом Паттинсоном.

Мор засмеялся. Мег успокоенно улыбнулась в ответ, и Гольбейн вздохнул с облегчением.

— И правда, чего волноваться? Может, никто и не спросит. Поразительно, как люди не замечают у себя под носом самых невероятных вещей. Я уже много лет не устаю удивляться. — В мерцающем мраке мужчины заговорщически кивнули, понимая, что она имеет в виду. Затем Мег впервые за все это время посмотрела на Гольбейна, как бы спохватившись, что не похвалила картину, потребовавшую от него таких усилий. — Вы смотрите нам прямо в душу, мастер Ганс, — сдержанно произнесла она; затем, уже теплее, накрыв его руку своей, добавила: — Вы удивительный человек.

Теперь Гольбейн был рад сумеркам, зная, что они не позволят разглядеть заливший его лицо яркий, лихорадочный, радостный румянец. Он не мог говорить и только благодарно опустил голову.

— Вероятно, все уже ужинают. — Он постарался скрыть волнение. — Может быть, спустимся?

Но Мег весело покачала головой — так ей понравилось, что он достоин доверия.

— О, подождите, — сказала она, умоляюще стиснув ему руку. — Можно я попытаюсь еще понять, что вы написали? — И она со свечой в руке вернулась к картине. Однако на сей раз, одобрив первую половину, она подошла не к «королям», а левее, туда, где было ее собственное изображение. Он смотрел на нее — неподвижный чепец на фоне пламени. — Ого. — И опять замолчала. Затем слегка встревоженно добавила: — Вы и здесь все изменили, мастер Ганс. На мое место поставили Елизавету. И какая я грустная…

Мор рассмеялся.

— Все сначала смотрят на себя. Этого никто не заметит, Мег. Пойдемте. Мастер Ганс прав. Здесь все ясно. Пора ужинать.

Еще держа свечу, она покорно вышла с ними из комнаты. Но даже в темноте Гольбейн заметил небольшую недоуменную складку, и прежде перерезавшую ее лоб, словно новая тревога потеснила старую.

Вопросительная, настороженная складка не исчезла и за простым семейным ужином. Гольбейн даже не смог как следует поесть. Он ковырял мясо и хлеб и очень внимательно смотрел.

— Мег! — воскликнула Елизавета из другого угла комнаты и улыбнулась. Она подлетела к своей более высокой сестре, элегантно обняла ее за талию и поцеловала. Не самая сердечная встреча, подумал Гольбейн, начиная понимать, что все рассчитано на публику. — Мы так давно не виделись, — защебетала Елизавета с натренированной любезностью жены политика. Ее гладкие нежные пальцы играли бусами. Жемчужины в оправе были сдвинуты от центра шеи. Такую моду ввела Анна Болейн. Говорили, будто она прикрывает темный жировик на своей королевской шее. Она словно хочет привлечь к драгоценностям внимание Мег, враждебно думал Гольбейн. Елизавета, в желтом парчовом корсаже, подчеркивавшем женственные линии, которые придало ей материнство, была одета продуманно и намного наряднее всех остальных в этой деревенской гостиной. — Как ты хороша, — продолжала она, смерив сестру оценивающим взглядом. — Такая же стройная. Как девочка.

Гольбейн вздрогнул от злости, просквозившей в этих словах. Конечно, Елизавета издевалась над Мег, притворно-печально глядя на свои пополневшие грудь, живот, бедра — результат рождения троих здоровых детей. Было ли это женским соперничеством, напоминанием, что Мег родила всего одного ребенка? Он восхитился галантности Мег, когда та сдержанно улыбнулась в ответ и, не отвечая на скрытую колкость, даже без слишком явного вызова возразила:

— Ты по-прежнему первая красавица в семье, Елизавета.

Женщины начали болтать о том о сем, причем больше говорила Елизавета, сопровождая свои остроумные замечания (о спокойной деревенской жизни, о том, что она теперь лучше играет на виоле и вышивает гобелены, об озорных детях, бесстрашно лазающих по деревьям) быстрыми взглядами на сестру. Но Гольбейн обратил внимание, что она ни слова не произнесла о политической карьере своего мужа, которую он, судя по всему, спас от гибели, поглотившей остальных Моров, найдя подход к усилившимся при дворе Болейнам, Кромвелям и Кранмерам. Елизавета пригнулась и понизила голос; ее не слышал никто, кроме внимательного Гольбейна.

— И все-таки я не настолько оторвана от общества, чтобы не знать, как хорошо Джон ладит с доктором Батсом. Королевский врач! Это большая честь для твоей семьи, Мег. Мы так гордимся тобой. Особенно с тех пор, как мне стало известно о трудностях Джона. В его положении очень сложно лавировать между всеми интриганами. — Она вопросительно приподняла брови. — Конечно, не стоит доверять слухам… Но, говорят, доктор Батс стал одним из новых людей… что он в свое время носил записки из университета, от тех, кого допрашивали, ну, из-за ереси, — кому бы ты думала… — Она и без того говорила тихо, а следующие два слова произнесла шепотом. — Королеве Анне. — Елизавета многозначительно замолчала. — Я часто думала, как трудно, должно быть, Джону так тесно работать с ним и все же идти своей дорогой.