Елена Барлоу - Добровольная зависимость

— Дорогая, пожалуйста! — позвала меня пожилая тётка Лоры Смитт. — Пройдите за пианино и сыграйте нам что-нибудь. Иначе мы все здесь сойдём с ума со скуки, ведь мужчины не догадаются навестить нас и развлечь.

Бросив взгляд на открытую дверь в соседнюю комнату, где находились джентльмены, я поднялась с кресла, села за пианино и начала играть одну из любимых баллад матери. Мыслями я снова вернулась домой и не сразу заметила, как мужские голоса ненадолго стихли, и была слышна только моя музыка. В какой-то момент мне показалось, что вокруг не было никого и ничего, и когда мои пальцы в последний раз коснулись клавиш, я вздрогнула от аплодисментов, поражённая, скорее, тому, насколько лучше я стала играть.

— Бросьте скромничать, дорогая! — сказала одна из леди, жена какого-то профессора, который тоже находился в соседней комнате. — У вас талант. Я так понимаю, если бы не ваш брак, вы могли бы сделать неплохую карьеру.

Чтобы поддержать разговор, тему стали развивать и другие слушальницы, а мне оставалось просто улыбаться. Я абсолютно не представляла себя на сцене, перед сотнями зрителей. Машинально я положила руку на живот и попыталась представить свою жизнь без Джейсона. К собственному удивлению, мне это не сразу удалось.

Я нашла его в той комнате через несколько минут, когда щебетание Лоры с её соседок стало меня раздражать. Джейсон стоял у камина, с самым невозмутимым видом глядя на того самого профессора, который сидел перед ним на диване. Они разговаривали, и их голоса звучали чуть громче, чем другие в той комнате.

— Я понимаю, через что вы прошли, Готье. Африка, потом скитание по Европе, затем столько работы здесь… и как вы справились с этим в одиночку? Это чудо.

— Вы говорите так, будто я повернул Землю против движения, — ответил Джейсон бесстрастно. — Не такая уж это была и непосильная ноша. Не нужно меня жалеть.

— Раньше вы смотрели шире на мир, — мужчина сделал нетерпеливый жест рукой. — Куда делась ваша прыть, друг мой? Что, ваши убеждения уже не выходят за рамки дозволенного?

— А что означают ваши рамки? У каждого человека они свои. Если бы я понял это на несколько лет раньше, то был бы гораздо счастливее сейчас.

Тогда я не смогла понять, почему, но его слова задели меня. Мне показалось, что он говорил о нас. Неужели он врал и о том, что был счастлив со мной, подумала я тогда. Мне стало тошно и неприятно, будто слова эти действительно были адресованы мне. Намереваясь уйти, пока не оказалась замеченной, я подошла к двери.

— Так скоро вы растеряете весь свой авторитет, Готье. Не будьте ханжой. Мы говорили о переменах, — настаивал профессор. — Они неизбежны, меняется мир и мы.

— Я не могу не согласиться.

— Но люди растерялись, Готье. Они не видят дальше собственного носа, довольны тем, что имеют, а на самом деле не имеют ничего. Наступит новый век, новая война, изменится власть. Как жаль, что мы не имеем силы противоположной этой! Потому что люди не меняются.

Джейсон вызывающе хмыкнул, а я осталась в тёмном углу и посмотрела на него.

— Вы не слишком жалуете людей, профессор?

— Нас ждёт куда большая беда в новом веке, и, да, люди ведут себя к концу, — пожилой профессор самоуверенно выпустил табачный дым и скривил губы. — Будь моя воля, я бы смыл эту грязь с улиц наших городов прежде, чем новое время придёт. Но, увы, такой силы не существует.

— То, о чём вы говорите, ещё как существует. Вы говорите о людях. Одна армия против другой. Грязь одних людей против чистоты других… Да, раньше я бы в какой-то мере согласился с вами.

— Но не теперь?

— Нет, не теперь, — Джейсон упрямо скрестил руки на груди. — Люди меняются, я убеждён в этом. И то, что вы зовёте новым веком и сопоставляете с концом — глупости. Наступит двадцатый век, и ничего не изменится. Люди всё так же будут гулять по улицам, покупать продукты, строить здания и умирать от старости или болезней. Я нового века не боюсь, и, если надо будет, встречу его с распростёртыми объятьями. Дело в том, что технический и научный прогресс не допустят раскола…

— А не вы ли первый принесли жертву этому вашему так называемому прогрессу? — проворчал мужчина и хмыкнул. — Вспомните Африку, а? Сколько там погибло местных жителей? Вы не отрицаете кровь на ваших руках, Готье?

Я заметила во взгляде мужа вспышку ярости, но внешне он оставался невозмутим. Другие джентльмены следили за ними и почти не перешёптывались.

— Я и не затрагивал мораль. Смерти были, я не стану отрицать.

— Может быть, ваша супруга так расслабила вас, Готье? Я слышал, она собиралась стать учителем в Кардиффе. Похоже, у неё весьма независимые взгляды на место в обществе.

После этой фразы послышались короткие смешки, а Джейсон побагровел и сжал кулаки. Клянусь Богом, ещё секунда, и он бы вышел из себя, поэтому я выступила на середину комнаты, заслонив собой супруга, и сказала достаточно громко и уверенно:

— Знаете, сэр, если бы таких людей, как вы, было больше, конец цивилизации и разумному обществу пришёл бы гораздо быстрее. А теперь извините меня.

Я покинула комнату почти бегом, гордо вскинув голову. На небольшом балконе второго этажа, под которым находилась лужайка заднего двора, было прохладно, и я замёрзла уже через пару минут в своём прямом платье без рукавов. Но мне необходим был свежий воздух. Вскоре пришёл Джейсон и осторожно положил мне на плечи свой пиджак.

— Мне очень жаль, что ты это услышала, — произнёс он расстроенным голосом. — Он просто пьян. На самом деле, женщин он уважает гораздо сильнее. Ты отлично поставила его на место, хотя это и не останется незамеченным.

Я продолжала молчать и смотреть в тёмные окна соседних домов.

— Кейт, пожалуйста. Не стой так и не игнорируй меня. — Когда я обернулась, он запустил руку в свои волосы. — Мы с тобой оба знаем, что твоё упрямство нам не поможет. Не будь такой холодной, ты же любишь меня…

— Если ты помнишь, ты сам просил меня сказать это.

— А разве это что-то меняет?

Его внезапный эгоизм, излившийся в бесполезном разговоре с профессором-грубияном, а после отразившийся на мне, взбесил меня, и я хотела уйти, но Джейсон взял мою руку в свою и настойчиво сжал запястье.

— Кейтлин, перестань! Ты моя жена всё-таки, верно? В твои обязанности входит слушаться меня. И я просил верить мне!

— А я просила не врать мне! — прошипела я со злостью. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь?

— Я знаю лишь то, что ты снова ведёшь себя, как ребёнок! — рявкнул он. — Этот разговор ни к чему не приведёт, потому что ты меня не слышишь. Всё было так хорошо, зачем ты ворошишь моё мерзкое прошлое, от которого я пытаюсь нас оградить?

— А почему? — спросила я мягче.

Он испытующе посмотрел на меня и отпустил мою руку. Его глаза закрылись, губы скривились, будто он страдал от боли. Когда я коснулась ладонью его щеки, он поцеловал мои пальцы, взглянул на меня, наконец, и сказал: