Ольга Михайлова - Святой в миру

Отец Доран приехал в свой дом, когда совсем вечерело. Он бывал здесь только по приходским делам, остальное время живя у друга в Хэммондсхолле. Бог весть по какой причине, но сегодня его жилище, которое обычно нравилось ему, непритязательное, но живописное, показалось каким-то бедным, почти нищенским. Навстречу выскочил большой полосатый кот Тихоня, которого священник приютил котёнком в прошлом году, и стал тереться о ноги, довольно мурлыкая. Он редко видел хозяина и сейчас выражал радость встречи откровенно и искренне. Доран наклонился и почесал серое кошачье ушко.

Господи, только кот ему и рад…

Тридцать семь… Как быстро мелькают годы. Патрик вздохнул, приготовился к завтрашней службе и сел в своё любимое кресло у обшарпанного камина. Кот примостился рядом. Доран опустил глаза и нахмурился. Что-то произошло. Случилось что-то такое, что он не обозначил бы как событие, но что вдруг сдвинуло в нём какие-то потаённые пласты души — иначе откуда эта странная тоска, ощущение, что всё не так, что время безнадёжно уходит? Не потому ли, что последние дни столкнули его в Хэммондсхолле с молодыми леди? Привыкший к одиночеству, он втайне взволновался юной свежестью лиц и девичьими фигурками, мелькавшими перед глазами.

Патрик Доран вообще-то думал о женщинах нечасто. Четырнадцать лет назад ему хладнокровно предпочли другого. Предпочли потому, что между ним и его соперником была пятикратная разница в годовом доходе. Девица даже имела простодушную жестокость сказать ему об этом. Тогда Дорану показалось, что он пережил это со спокойным достоинством, и если на минуту в его душу вошёл дурной помысел о смерти — это было лишь минутным малодушием. Он перенёс потерю, со временем пришёл в себя, любовь истаяла, боль ушла. Правда, Доран всё чаще стал замечать, что уже не может смотреть на женщин с подлинным интересом и искренним уважением.

Нет, он не думал о них дурно. Но и не любил. Разлом души с годами не расширялся, но и не срастался.

Но то, что Патрик ощущал сейчас, было помыслом, в его понимании, просто скотским. Душа его отяжелела, отяжелела и плоть. Скотской же в его желании была рассеянная блудность самого искушения. Он хотел женщину. Любую. Какую-нибудь. В памяти туманно всплывали поворот головки мисс Хэммонд, волосы мисс Нортон, ямочки на щеках мисс Морган. Всё то, что в эти дни незаметно для него самого запечатлелось в памяти, теперь проступило и томило.

Викторианская эпоха была сдержана, и если развращённому и пресыщенному человеку нужны для возбуждения сцены невиданной разнузданности, то тому, кто, подобно Дорану, жил в одиночестве и лишь иногда урывками, воровски получал впотьмах наслаждение, хватало для того, чтобы вспыхнула кровь, совсем немного. Самые ничтожные соблазны манили запретностью, леденя душу греховностью. До дрожи возбуждали и случайно мелькнувшая женская щиколотка, и вырез платья, и даже обтянувшая руку перчатка.

Доран неимоверным усилием подавил муку плоти, ибо знал, чем будет чревато противное. Безнаказанно удовлетворить похоть в окрестностях, вплоть до Гластонбери, было немыслимо — если бы его узнали, при его сане мог выйти скандал. Только в Бате или Бристоле, и то с оглядкой… Патрик поморщился, вспомнив, как в прошлом ноябре пришлось лгать Хэммонду, выдумывая лживую причину поездки в Бат, как он метался по городу, стремясь найти притон поукромнее, и каким дерьмом чувствовал себя по возвращении, когда Лайонелл поинтересовался его больным другом, на необходимость посетить которого Доран сослался в оправдание поездки.

Будь всё проклято.

К его чести, Доран и мысли не допускал о возможности интрижки в Хэммондсхолле. Но понимая, что возвращение туда неизбежно, мрачнел. Чтобы отвлечься, стал думать о том, что никаких плотских желаний возбудить не могло. Вообще-то современная молодёжь, съехавшаяся к Хэммонду, ему не понравилась — ни внешним обликом, ни ничтожеством помыслов. Нет, он не сетовал, подобно старикам, на никчёмность молодых. Вздор это всё. В зрелости каждое новое поколение повторяет предыдущее и жалуется на своих детей. В своём поколении Доран видел и откровенных негодяев, и примеры душевного благородства. Но в гостях и родственниках Лайонелла благородства было мало. Настолько мало, что оно не ощущалось вообще.

Его друг, милорд Лайонелл Хэммонд, старший сын богатейшего человека, имел наследственную вотчину в Сомерсетшире, неподалёку от Гластонбери, графский титул и солидный капитал, приносящий около двадцати тысяч годовых. Кроме того, он когда-то имел на попечении двух младших сестёр и брата. Но, увы, словно злой рок навис над родом. Его брал Сирил выразил желание пойти в армию, и ему был приобретён патент на чин лейтенанта в гренадёрском полку, потом он неожиданно женился, причём, весьма опрометчиво. Девица, оставив ему дочь, вскоре сбежала с полковым офицером. Через год Сирил погиб в пьяной потасовке, оставив семилетнюю дочь Софи на попечение брата.

Старшая сестра Хэммонда, Люси, вышла замуж за состоятельного человека, мистера Гилберта Стэнтона, но десять лет спустя овдовела. Вскоре и сама она умерла от неизлечимого недуга лёгких, осиротив двух детей — сына Клэмента и дочь Бэрил. Младшая сестра милорда Лайонелла, Энн, двадцати лет стала женой мистера Эдмонда Коркорана, чей облик истинного джентльмена настолько покорил её сердце, что она закрыла глаза на его ирландское происхождение и бедность. Она умерла в первых же родах, однако мастерство врача извлекло из умершей женщины наследника рода Коркоранов. Несчастный малыш был назван Кристианом. Четырёх лет по появлении на свет он потерял и отца.

Безвременная и горестная смерть брата и сестёр была для Хэммонда, человека безупречных правил и чести, источником постоянной скорби. Сам он женился поздно, детей не имел, а незадолго до пятидесяти овдовел. Он держался, ибо вынужден был заботиться о племянниках, но не мог не сетовать на судьбу, оказавшуюся столь жестокой к его роду. Свои жалобы милорд изливал только ему, своему единственному другу Патрику Дорану.

Шли годы, и ныне уже племянницы милорда достигли возраста невест, а в тот год, когда королева подарила стране последнего ребёнка, Хэммонд узнал, что его племянник Кристиан вскоре должен приехать в Англию из Италии, где жил и работал последние годы. Именно тогда ему пришла в голову мысль нарушить унылое уединение Хэммондсхолла и пригласить к себе всю свою молодую родню. Клэменту Стэнтону исполнилось уже двадцать восемь, Кристиану Коркорану — двадцать семь лет. Бэрил и Софи было по двадцать два.

Для приглашения племянников у милорда Хэммонда была и тайная причина. Доктор Гилфорд, выполняя давнее обещание, не скрыл от его сиятельства, что здоровье его пошатнулось и едва ли позволит ему рассчитывать на длительное пребывание в этом мире. Граф Хэммонд воспринял слова врача философски, ибо не видел смысла в своей жизни — но тем острей становилась необходимость распорядиться с завещанием. Граф написал Клэменту и Бэрил, Кристиану и Софи, попросив их навестить его, и по их желанию распространить приглашение и на своих друзей и подруг. Будет ли им удобно приехать на Иоаннов день и погостить у него до конца лета?