Марина Одинец - Блуждающий огонек

Стрешнев, вскинувшийся было, при виде батюшки тут же успокоился:

— Ах, это вы, отец Адриан. Похороны откладываются.

— Да, я уже понял, Сильвестр Родионович, — покачав головой в знак изумления, священник истово перекрестился: — Господь не допустил погребения заживо, отвел грех…

Не слушая его, Стрешнев выволок девушку из часовни, и двое гайдуков, стоявших подле массивной, темно-зеленой берлины, с готовностью шагнули ему навстречу. Поодаль готовилась к отъезду коляска, в которой Тимофей, с помощью еще одного лакея, устраивал находившуюся в глубоком обмороке Анну.

— Она поедет с нами, — небрежно обронил Стрешнев, передавая сопротивлявшуюся Катю с рук на руки гайдукам. — Позаботьтесь, чтоб не сбежала, но поаккуратнее, поняли?

— Все будет исполнено, барин, не извольте беспокоиться, — заверил хозяина один из гайдуков, сгребая девушку в медвежьи объятия и с любопытством разглядывая ее.

— Свяжем по рукам и ногам, — подтвердил второй.

— Отпустите меня! — Катя забилась и закричала на всю округу, изо всех сил пытаясь вырваться из рук лакеев, но все было безуспешно. Крепкие веревки начали методично опутывать ее запястья.

— Сильвестр Родионович, — решился спросить священник, до сих пор в недоумении молчавший, — в чем провинилась эта девица?

В душе Кати встрепенулась надежда.

— Эта девка — беглая крепостная и я везу ее в полицию, — надменно отозвался Стрешнев. — Вы что же, будете защищать ее против закона, отец Адриан?

— Это неправда, я не беглая, он лжет! — запротестовала Катя и добавила, с мольбой обращаясь к священнику: — Отче, помогите мне, прошу вас! Меня хотят насильно увезти, но я не принадлежу этому господину и я ни в чем не виновата!

Ободряюще кивнув ей, батюшка изрек добродушным, хриплым басом:

— Я попробую помочь вам, дочь моя, — он обернулся к Стрешневу и взгляды обоих мужчин скрестились, как остро отточенные шпаги. — Прошу вас, Сильвестр Родионович, отпустите девицу, побойтесь Бога.

— Вы смеете указывать мне? Вы? — Стрешнев посмотрел на священника, как на помешанного. — Вы бы лучше преподали этой лгунье урок христианского смирения, как следует доброму пастырю!

— Мне думается, девица говорит правду, — слегка улыбнулся отец Адриан. — Отпустите ее, Сильвестр Родионович, будьте милосердны.

— Не вмешивайтесь, отец Адриан! — заорал Стрешнев. — Какое вам до всего этого дело? Убирайтесь отсюда! Пусть в полиции решают, беглая она или нет!

Священник упрямо покачал головой и, после некоторого колебания, тихо, но решительно произнес:

— И не надейтесь, заблудший сын мой. Вы везете эту девицу отнюдь не в полицию. Если вы сию минуту не освободите ее, обещаю вам: я сообщу властям о том, что ваша гостья, которую вы едва не похоронили заживо, совсем не крестьянка, за которую вы ее выдаете, а похищенная вами барышня благородного сословия.

Стрешнев в бешенстве пробуравил глазами чуть дрогнувшее, но по-прежнему стоически спокойное лицо священника. Гайдуки, державшие Катю, застыли, не сводя глаз с хозяина и зарвавшегося батюшки. Замерла и Катя, со страхом ожидая, что же произойдет.

— Вы и об этом уже знаете? — усмехнувшись, Стрешнев сокрушенно покачал головой, похлопал ладонью по набалдашнику трости и со зловещей мягкостью протянул: — Ах, отец Адриан, какую грубую ошибку вы совершаете, кусая руку, кормящую вас. Непоправимую ошибку! А за свои ошибки надо отвечать…

Трость в его руке взметнулась вверх и тяжелый, окованный металлом конец, со свистом разрезав воздух, обрушился на священника.

При звуке удара и отчетливом хрусте костей, Катя захлебнулась собственным криком, вся во власти панического животного ужаса. Обливаясь кровью, отец Адриан с глухим стоном упал на колени, но Стрешнев не прекратил избиения. Словно озверев, он ударял тростью снова и снова, то по трясущейся спине в залитой кровью ризе, то по лицу, которое на глазах превращалось в бесформенное, багровое месиво, пока священник не затих, судорожно вцепившись руками в траву.

— Зимин, — рявкнул Стрешнев, отбрасывая трость, — забери этого старого дурака, и пусть посидит в холодной до моего возвращения, может, малость поумнеет. А потом я сам решу, что с ним делать!

— Все понял, сударь, — не моргнув глазом, Зимин почтительно кивнул.

Когда слуги поволокли по земле неподвижное тело священника, Катя с силой оттолкнула увлекшихся зрелищем гайдуков и, как была, со связанными руками, помчалась к лесу. Страх отчаянно гнал ее вперед и, услышав окрик Стрешнева и тяжелый топот ног за спиной, она напрягла последние силы, пытаясь уйти от преследователей. Но тщетно. Сильный толчок в спину и девушка растянулась на мокрой траве, сжавшись от ужаса.

Взяв за шкирку, словно котенка, гайдуки рывком поставили ее на ноги.

— Добегалась, шлюха, — ухмыльнулся один, смачно шлепая ее по ягодицам.

Катя молчала, точно окаменев. Под безмятежно-спокойным взглядом Стрешнева, который посвистывал сквозь зубы, стоя спиной к неподвижному телу отца Адриана, гайдуки дотащили девушку до берлины и впихнули в салон.

— Едем в Тверь, — объявил Стрешнев, в свою очередь, садясь в карету, и лучезарно улыбнулся Кате. — Смотрите в оба на дорогу, и не пропустите карету баронессы, если она вдруг появится. Каждому отсыплю по пятиалтынному, если мне удастся встретиться с этой дамой!

— Будет исполнено, барин!

Дверца захлопнулась, и Катя вздрогнула от этого звука, затравленно глядя на Стрешнева. Перед нею сидел дьявол, извергнутый преисподней, теперь она знала это совершенно точно.

Берлина сдвинулась с места и покатила по дороге.

Расположившись на подушках кареты, Стрешнев со сдержанной брезгливостью рассматривал свою перепачканную пленницу, которую гайдуки положили прямо на пол, к его ногам. Сверху они накрыли ее сравнительно чистой лошадиной попоной, — от чужого глаза, или же, чтобы не оскорблять тонкий эстетический вкус хозяина.

Кончиком хлыста Стрешнев сдвинул попону, открывая лицо девушки. Она лежала, вынужденно упираясь лбом в обтянутый запыленным бархатом край сиденья и едва не касаясь подбородком сапог своего мучителя.

Катя плакала, не в силах сдержать слез. Все дрожало в ней от унижения и отчаянного страха перед Стрешневым, преодолеть который она была не в силах. Изувеченное лицо отца Адриана так и стояло перед глазами, напоминая о том, что, возможно, ждет и ее. Выживет ли он после этих чудовищных побоев? Или смерть станет для него куда более милосердным избавлением от мук?

Между тем, ее собственная участь была не менее печальной и куда более туманной. Куда везет ее этот негодяй? И чего он хочет от нее? В памяти всплыли его слова о какой-то баронессе, и Катя невольно поежилась. Неужели речь шла о ее недавней спутнице? Едва ли. Что может быть общего у милой Габриэлы с этим выродком рода человеческого?