Шарлотта Физерстоун - Гордость и страсть

— Нет, я сказал только, что он стал моим врагом. Вы же никогда.

— Мне кажется, одно влечет за собой другое, разве не так?

— Не так.

Он обошел комнату и остановился прямо перед ней. Потянувшись к ее руке, осторожно разогнул пальцы и положил ей на ладонь чудную розовую лилию. Когда их взгляды встретились, она поразилась страсти, которая сияла в его глазах. Холодный серый цвет сменился теплым серебристым, черные зрачки расширились и стали огромными. Он стоял, такой высокий, склонив к ней лицо. Люси почувствовала, как все пространство между ними наполняется жаром желания. Потом он выпустил ее руку, и она выдохнула с чувством облегчения, но тут же снова оказалась в плену его больших теплых ладоней, прижатых к ее щекам.

— Нет, это далеко не одно и то же. Но если уж вы настаиваете на том, чтобы мы были врагами, позвольте быть честным и сообщить вам, что я доверяю старому афоризму, гласящему, что друзей нужно держать близко, а врагов еще ближе. Я знаю, что видел тем утром на крыше, был свидетелем того, что он наделал, и приложу все усилия, чтобы доказать вам это, найти его, загнать и заставить вас увидеть то, что вижу я. И будь я проклят, если не сделаю этого.

Напряжение в комнате быстро перерастало из холодной угрозы в завораживающую близость, Люси не чувствовала в себе сил сопротивляться этому. Когда она заговорила, ее голос прозвучал тихо, как шепот.

— Как вы хотите сделать это, ваша светлость?

Приподняв ее лицо, он стоял опасно близко, глаза в глаза, губы к губам. Она ощущала тепло его дыхания, в котором чувствовался не аромат чая, а пряный привкус бренди. Он выпил, когда ушел к себе в кабинет. Это странно подействовало на нее, заставив все внутри задрожать, а пульс забиться чаще.

Его взгляд блуждал по ее лицу, потом он заговорил глубоким прекрасным голосом, а ощущение от его сильных рук проникло глубоко в ее сущность, вызвав странное чувство острого желания, безрассудной готовности. Он лишил ее мыслей, дыхания, неприязни и пренебрежения, которые она обычно связывала с ним. Он поменял роли в их маленькой битве, в этой игре в кошки-мышки, которая каким-то образом началась между ними. Люси это не нравилось, она не могла вернуть руководство событиями в свои руки.

— Как я смогу это сделать? — спросил он, а ее ресницы затрепетали так близко у его губ, которые осторожно скользили по ее щеке. — Я буду везде, куда бы вы ни пошли. Я стану вашей тенью.

Голос нашептывал ей что-то, такой мужской и страстный. Его рот… Боже правый, он почти лишил ее чувств, всего лишь проведя нижней губой по ее щеке. Сквозь полузакрытые веки она видела его темные растрепанные волосы, пьянящий рот, приоткрытый в жадной попытке покрыть ее поцелуями.

— Везде, где будешь ты, там буду и я. Куда бы ты ни пошла, я пойду следом. Я буду с тобой в твоих снах, я буду рядом, пока ты спишь, за твоим столом, когда ты ешь…

О, эта нечестивая нижняя губа, она прикасалась к ее коже, играла с ней, поглаживая и прижимаясь, заставляя приоткрыться губы. Так вкрадчиво и нежно, словно он готов продолжать эту игру вечно.

— Я стану воздухом, которым ты дышишь.

Она медленно приоткрыла веки и поразилась глубокому взгляду герцога, прикованному к ее глазам.

— Вы грозите мне тем, что вряд ли сможете осуществить, ваша светлость.

Его рот легко коснулся ее в легчайшем поцелуе, всего лишь нежном прикосновении, тончайшем намеке на действие, подобно тому как колибри невесомо касается цветка и утоляет свой сладкий голод.

— Смогу. Обещаю. Клянусь. Это мой обет и предназначение.

— Я не хочу этого от вас. Вы разрушите мои надежды. Мои мечты.

— Все, чего я хочу, — войти в твои мечты, стать их частью, Люси.

Эти слова дохнули на нее страстью, которую не предлагали его губы и руки. Она пыталась сопротивляться его объятиям, которые нежным кольцом обвивали ее не только снаружи, но и где-то в потаенной глубине, преодолевая холод и отстраненность. Никому, даже Томасу, она не позволяла заглядывать туда. Но Сассекс желал большего, готов был просить ее о чем-то. Она еще не знала, сможет ли дать ему это, обладает ли тем, о чем он собирается умолять. Она похоронила свои нежнейшие чувства, девичьи фантазии о вечной любви, о белом рыцаре, который непременно явится, чтобы вырвать ее из рук злодеев. Это случилось уже так давно, что она успела забыть о своей вере в любовь.

Однажды она уже поддалась обаянию мечты, но отец безжалостно все разрушил, отнял у нее все. Пришлось узнать, что боль, пронзающая сердце, намного сильнее и разрушительнее, чем та, которую причиняет хлыст, разрезающий кожу.

А потом, когда слезы были пролиты и осушены, Люси согласилась с тем, что ее чудесные мечты о любви должны умереть, чтобы воскреснуть в другом, более жестком, но менее болезненном виде. Она искала страсти, но не любви. Страсть имеет вполне материальное воплощение, существуя отдельно от разума, сердца и души. Ушедшая страсть оставляет после себя приятные воспоминания. А любовь разбивает вдребезги душу, меняя ее до неузнаваемости.

Заглянув в глаза Сассекса, она вернулась в то прошлое, когда верила в волшебные сказки о вечной любви, которая все преодолеет. А потом все рассеялось.

— Люси, — шептали его губы так близко. — Впусти меня.

Именно поэтому она не сможет выйти за него замуж. Страсть — как она понимала это — единственное, что стоило принимать во внимание. Приходилось быть безжалостно честной перед собой. Отчасти она недолюбливала Сассекса, признавая за ним верх в умении руководить ситуацией. Он всегда заглядывал в потаенные уголки ее души, но не раскрывал себя. Однажды она уже имела возможность узнать, что Сассекс не успокоится, пока не сметет ее оборону и не доберется до той самой одинокой девочки с разбитыми надеждами.

Никогда ей больше не стать тем нежным созданием, которое можно заставить подчиняться. Она восстанет против его воли, против желания создать возможный союз с герцогом.

— Выпустите меня, — прошептала она, сопротивляясь.

Но попытка была столь слабой и неуверенной, что он не подчинился. Только крепче сжал объятия, заглядывая сверху ей в лицо взглядом, который сбивал с толку.

Она пробовала протестовать, умоляла отпустить, но натолкнулась на молчание и неподвижность. Когда он вдруг освободил ее, не благодарность, не облегчение, а только чувство разочарования охватило ее. Все было пронизано напряжением, искушением запретного поцелуя среди дивных цветов и тихого журчания воды.

Но герцог не воспользовался этим. Его страсть, если только ей было место в его груди, хранилась под замком не менее надежно, чем королевские сокровища в лондонском Тауэре.

— К вашим услугам, леди Люси, — с поклоном произнес Сассекс. — Я буду с нетерпением ожидать сегодняшнего вечера.