Сантьяго Мората - Тень фараона

Как бы нам остаться незамеченными?

Кто они – помощники или обуза?

В эту ночь я втихомолку удалился от остальных с колесницей, в которой находилась Нефертити. Я вызвался сторожить наш лагерь первым, и едва прошел час их сна, я срезал несколько веток с сухого кустарника и привязал их к колеснице сзади, чтобы они замели следы колес. Если поднимется ветер и нам хоть немного повезет, возможно, наши следы исчезнут.

Я уложил царицу поудобнее и пошел рядом, ухватившись за гриву коня и направляя его молча. Мы потихоньку двигались под защитой моей союзницы луны, придававшей мне силы и возрождавшей надежду.

Мне хотелось поразмышлять в тишине и спокойствии, которые давала мне ночь. С одной стороны, я не испытывал доверия к этим людям, потому что Эйе не был защищен от возможного влияния жрецов на его слуг и воинов, да и религия не была настолько привлекательной, чтобы люди беспрекословно поклонялись этим богам.

С другой стороны, если они ни в чем не повинны, я подвергал их опасности, так что, освободив их от выполнения приказа Эйе, я оказывал им неоценимую услугу. Пожалуй, они будут благодарны мне и постараются как можно скорее вернуться в город, ведь чем раньше они там окажутся, тем больше шансов у них будет скрыть свое участие в побеге. Никому не следует знать, что они сопровождали человека, предавшего фараона и захватившего царицу. Если об этом станет известно, их убьют.

Я истово молился, не совсем понимая кому, молился просто по привычке, потому что не знал ни что делать, ни где искать прибежища. Я молился о нас, прежде всего о Нефертити и об этих людях, потому что, если хоть один из них состоял на жалованье у жрецов, все остальные погибнут.

Утро застало нас бесстрастными, словно движущиеся скульптуры. Со своего места возницы я посмотрел на лицо царицы сквозь тонкую завесу газа. Она не могла двигать привязанными руками, но я мог бы поклясться, что видел, как она пошевелила пальцами, и понял, что ей хочется посмотреть на солнце. Я забеспокоился, потому что если она, будучи в таком состоянии, станет упорно смотреть прямо на своего бога, то может ослепнуть, поскольку, кроме Эхнатона, никто не обладал такой способностью.

Я ненадолго остановил колесницу. Поднял руки к небу и вслух произнес нашу обычную, многократно испытанную молитву, и я ощущал, что это именно то, о чем она попросила меня взглядом. Я обращал слова к Солнцу:

– Благодарю, Эхнатон, старый друг, что ты наконец дал мир нашей душе и расчистил наш горизонт. Прошу тебя, укажи нам верный путь к храму, который мы ищем, и снова защити нас, чтобы никто не мог приблизиться к нам, опасаясь твоего гнева в виде жгучих лучей, и никто не мог бы преследовать нас. Я знаю, ты не одобряешь насилия, но если ты не защитишь нас, никто больше не произнесет твое имя, чтобы возродить Ка и сделать твой шаг более мощным и твой отдых более отрадным.

Это не было почтительным обращением, ведь я, по сути, занимался вымогательством, да еще говорил с богом, как со знакомым человеком, а не с тем, кому молятся. Несомненно, я сделал это ради нее, потому что уже не верил ни в свои силы, ни в то, что нас спасут конь и бурдюки с водой. Закончив молитву, я осмотрел царицу. Выражение ее лица не изменилось, непохоже было, что она могла шевелить пальцами, но мне показалось, что глаза ее блестят, и я приподнял газ, и действительно, ее глаза увлажнились, и мне этого хватило.

Я обхватил ее лицо ладонями и поцеловал царицу в щеки и в глаза, нежно, едва касаясь.

Но больше нельзя было позволить себе тратить на это время. Я снова прикрыл ей лицо газом, и мы тронулись в путь. Я был преисполнен новых надежд. Ничего другого не оставалось, кроме как бежать от Тута, но я еще не знал, какой путь выбрать. Тишина позволяла мне подолгу предаваться раздумьям, а дорога была и однообразна и безрадостна. Мы двигались на восток, а пересекать Нил мне казалось слишком рискованно. Я был уверен, что у реки выставлена стража. С другой стороны, суровость пустыни была мне хорошо известна, чтобы углубляться в нее. Там можно было встретить лишь диких бедуинов из страны под названием Ливия, которые не знают других народов, кроме своего ближайшего окружения, и занимаются грабежом. Там палящее солнце, бесконечные дюны, дикие существа, злобные духи и полное отсутствие жизни на огромных пространствах, так что только те, кто родились там, могут выжить. Один я, возможно, и рискнул бы отправиться туда, но с царицей в ее теперешнем состоянии это было просто немыслимо.

Отвергнув и эту возможность, я должен был решить, направляемся мы на север или на юг.

Южное направление тоже грозило бедой. Нубия, хотя и не такая суровая, как ливийская пустыня, была опасна, если не иметь большого эскорта. Было известно о существовании вооруженных банд, а воинские дозоры следили за порядком на рудниках и карьерах, потому что нубийцы то и дело восставали, хотя и подчинялись Египту. Но многие племена никогда не слыхали о египтянах и не признавали их власти, предпочитая быть независимыми. Они были слишком воинственны, чтобы можно было пересечь их территории без предварительной договоренности.

Поэтому я продолжил путь на восток, стараясь не сильно отклоняться к северу, где враг готовился к войне. Рано или поздно мы должны были добраться до моря, но на пути еще были горы, не очень высокие, просто идеальные для того, чтобы там укрыться. Мне следовало продвигаться в направлении вражеских позиций, соблюдая безопасную дистанцию, которая позволяла бы избежать встречи с врагами – не оказаться у них на пути, если они шли сражаться с войском моего отца, направляясь прямо к большим, многонаселенным городам на канале, отходящем от Священной реки. Чтобы не столкнуться с ними, мне нужно было только внимательно осматривать окрестности и вовремя найти надежное укрытие.

На следующий день я остановил колесницу. Снова нужно было принимать решение, потому что дорога, гладкая и каменистая, позволяющая развить хорошую скорость, закончилась. Впереди начинались каменистые холмы, покрытые невысоким кустарником.

На самом деле не было над чем задумываться, поскольку легче всего было бы пересечь долину между холмами естественным путем, по существующим дорогам, но по ним много ездят и там и сям вдоль них разбросаны деревушки и кочевые становища, живущие за счет торговых путей.

Я тяжело вздохнул и заставил коней сойти с ровной дороги.

Мы стали продвигаться медленнее, так как я боялся, что сильный удар о камень может безнадежно повредить колесницу. Тут же нас обступили скалы и нас не стало видно, но в мою душу закрался страх, поскольку я не видел, что происходит вокруг, и мог доверять только инстинкту лошадей и своему собственному. Я решил, что это прекрасное место для засады. Нужно было просто расположиться повыше и сбросить несколько больших камней. Все тотчас было бы кончено, и никто не нашел бы тел, чтобы они могли упокоиться достойно, по крайней мере царица.