Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом

— По правде, я мало в это верю. Вспомните, что он говорил, когда мы отправились к нему на прием: «Если хочешь заполучить женщину, ты этого добьешься. Вопрос лишь во времени, терпении, ловкости, иногда в деньгах, и только». Совершенно ясно сказано…

— И он добился своего: он меня взял…

— Не путайте. Он хитростью и силой овладел вашим телом, но он никогда не смог бы завоевать вас. И, слава богу, этот ужасный эксперимент не имел продолжения. Считайте это дурным сном и забудьте об этом, как я постараюсь отныне забыть о своем пребывании в тюрьме.

— А… если он поправится! Вдруг такое случится?

— Признайтесь, дорогая, что вас отнюдь не прельщает подобная перспектива? Ну что ж, если он и поправится, то это будет не скоро. До тех пор мы сумеем исчезнуть. Во всяком случае, я на это надеюсь…

— Вы думаете? — спросила растерянно Гортензия. — Иногда мне кажется, что мы здесь навечно…

— Душа моя, я вижу, что вы ужасно хотите вернуться домой. Трудно сказать, но я вам обещаю, что мы сделаем все, чтобы поскорей выполнить нашу миссию. Признаюсь, что и я, и Пальмира жаждем уехать.

После смерти Дюшана земля горит у нас под ногами.

Герцог Рейхштадтский все свое время посвящал полку. Он выходил из казарм Альслергассе лишь во главе солдат, и если до сих пор с ним было трудно встретиться, то теперь он стал недосягаем. Это страшно сердило Фелисию. Она не понимала, почему после неудачной попытки спасения принц больше не попытался вступить с ними в контакт. А ведь он должен был знать об их преданности.

— Он получил белый мундир, горстку солдат и успокоился! — ворчала она. — Он все еще ребенок, которому достаточно получить игрушку…

Графиня Камерата, появившаяся на пороге, возразила ей.

— Не думаю, что это так, — сказала она. — В душе он всегда оставался солдатом, и я искренне верю, что, занимаясь военным делом, он готовит себя к роли монарха…

— Как простой командир батальона? — возразила Гортензия. — Не вижу в этом ничего привлекательного…

— Прежде чем стать генералом, а затем императором Наполеоном, его отец прошел по лестнице низших чинов, — сказала в свою очередь Мария Липона. — Мальчик знает об этом и старается самоутвердиться…

Женщины завтракали в саду под липами возле домика виноградаря. Фелисия и Гортензия подружились с графиней, о которой говорили, что она была единственным мужчиной в семье Бонапартов. Римская княгиня и племянница императора во многом походили друг на друга. Обе жили в Риме, и у них было много общих друзей. Обе обладали авантюрным характером и любили фехтовать и с первого взгляда полюбили друг друга.

— Они обе настоящие амазонки, — заключила Мария Липона. — С ними мы вполне можем обойтись без мужчин…

— А все-таки признайтесь, что настоящий сильный мужчина нам бы не помешал, — возразила Леона Камерата. — Во всяком случае, у нас было бы больше шансов заинтересовать моего прекрасного кузена. Я знала, что этой зимой его сотрапезником был этот предатель Мармон…

— Не говорите дурно о Мармоне, — вмешалась Фелисия. — Он стал нашим другом и… подходящим участником заговора.

— Вам не удастся убедить меня в его честности.

Просто он влюблен в одну из вас…

Было так приятно сидеть в тени лип и болтать.

А вся Вена раскинулась у них под ногами.

Вот уже несколько дней, как в Вене стояла ужасная жара. Жители города спасались от зноя за закрытыми ставнями, а богатые уезжали на природу, в свои летние дома, ближе к воде и лесам. Однако Фелисия и Гортензия отвергли приглашение Марии погостить подольше в Кобенцле. Они предпочитали оставаться в городе, готовые ко всяким неожиданностям. Это позволяло им также поддерживать связь с Мармоном, которого не желала видеть Камерата. А он был лучшим источником информации для Фелисии о передвижениях шестидесятого венгерского пехотного полка и его молодого командира.

Вечером, когда они вернулись в город, обе были поражены каким-то странным спокойствием на улицах, все еще изнывающих от зноя. Шенкенштрассе была почти пустынна, а дворец Пальм напоминал мавзолей. Герцогиня де Саган отправилась на лето в Богемию, в свое поместье Ратиборзац, возле Наода. Но толстые каменные стены дворца сохраняли приятную прохладу внутри, и тишина, царившая там после отъезда герцогини, делала пребывание в нем очень приятным.

Как всегда, вечером пришел Мармон, чтобы выпить стаканчик портвейна — он привык к этому в Англии — и рассказать свежие новости. Новости были зловещими, заставившими содрогнуться двух молодых женщин: в Польше началась эпидемия холеры, и, по слухам, бедствие распространялось к югу, в сторону Богемии и Австрии. В Балхаусплатц поговаривают о создании санитарного кордона от Черного моря к Адриатике. Во всяком случае, если эпидемия будет распространяться, придется уехать из Вены.

— Эта страшная жара способствует распространению заразы, и мне хотелось бы, чтобы вы были в безопасности… — сказал Мармон.

Фелисия прервала его:

— Об этом не может быть и речи, пока мы не выполнили ту задачу, ради которой мы и приехали сюда.

Как идут дела в Альслергассе?

— Неважно. Принц слишком переутруждает себя.

Сплошные марши, контрмарши, маневры. И все это в мундирах, которые совсем не рассчитаны на такую жару. Он в них задыхается. Эрцгерцогиня София пытается заставить его вернуться в Шенбрунн, где не столь жарко, но он отказывается.

— Пробовали ли вы встретиться с ним, как мы просили?

— Конечно! Он принял меня, сидя в седле, лишь на несколько минут, извинившись хриплым голосом, что не может уделить мне больше времени. «Служба прежде всего, — сказал он мне, улыбнувшись, — вы должны понять это, господин маршал…»— Хриплым голосом? Что вы хотите сказать?

— Да, именно так. Похоже, что у него ларингит, оттого что он постоянно выкрикивает команды. Он кашляет, и, скажу вам честно, он показался мне очень бледным…

— Говорят, что он бесконечно счастлив оттого, что получил военное звание. Это правда?

— Счастлив? Не думаю. Мне кажется, он старается забыться. Ему не хватает Прокеша…

— Если нам грозит холера, это убьет его. Надо как можно скорее увезти его отсюда, — сказала Фелисия. — Завтра я еду в Шенбрунн и попрошу эрцгерцогиню Софию принять меня.

— Вы с ума сошли! — в ужасе вскричал Мармон.

— Ничуть! Вы же сказали, что она беспокоится.

Если она действительно любит его… а я этому верю, — она поможет нам…

— Но, Фелисия, — возразила Гортензия, — вы же знакомы с этикетом императорских дворов. Вы не можете попасть туда без приглашения.

— А разве я ничего собой не представляю? И если эрцгерцогиня не прикована к постели, то, уверяю вас, она меня примет.

И, конечно, ей это удалось, ибо в подлунном мире еще не было дворцов, императорских или каких-либо других, где отказались бы принять княгиню Орсини, если она этого хотела. Сначала ее встретил блестящий офицер венгерской гвардии, затем камергер, одетый в черный, отделанный серебряным галуном мундир, и, наконец, фрейлина в пышном платье из легкой тафты красно-коричневого цвета. Подождав три четверти часа, Фелисия в сопровождении все той же фрейлины направилась в одну из аллей парка.