Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом

У нее над головой слышались шаги Жанетты, разбиравшей шкаф в комнате Этьена и напевавшей романс. Она было собралась пойти к ней и тоже сообщить о своем замужестве. Молодая женщина никогда не позволила бы себе ни малейшего замечания на этот счет, однако по выражению ее лица Гортензия могла увидеть, как неприятно она поражена, а это только добавило бы горечи, и Гортензия раздумала идти наверх.

«Ну и пусть думают, что хотят, — сказала она себе, — все равно я поступлю, как решила».

В нерешительности ходила она из угла в угол, не зная, что делать, наконец взгляд ее остановился на вышивке, начатой Дофиной де Комбер и оставшейся незавершенной, когда смерть прервала эту работу. Она подошла поближе и с вновь пробудившимся интересом вгляделась в рисунок. На фоне цвета слоновой кости была причудливо разбросана осенняя листва. Вышивка предназначалась для стульев в столовой.

В небольшом шкафчике по соседству лежали мешочки с шелковыми, шерстяными нитками, золотой канителью, иголками, карандашами, там же лежали ножницы с перламутровыми ручками и засушенные листья, собранные во время прогулок, с них и срисовывался узор.

Разглаживая кончиками пальцев изумительной красоты пурпурные листья бука, Гортензия как будто опять слышала смех Дофины, она одна умела так заразительно смеяться. А затем до нее донесся ее голос:

— Вышивание — лучшее успокоительное средство, какое я знаю, милая Гортензия. Оно занимает руки и оставляет свободной голову, что иногда очень удобно.

Вот, например, к вам явились с визитом, а это, мягко говоря, не приводит вас в восторг, или вам рассказывают какие-то малоинтересные истории. Вышивание помогало мне целыми вечерами напролет выслушивать вашего дядюшку маркиза, изредка улыбаясь ему.

До сих пор Гортензию не привлекало это занятие, но сейчас она открыла ларец, вынула мешочек из вышитого полотна и повесила его на рамку, в которую была затянута вышивка. Затем уселась в кресло с высокой спинкой, пустовавшее уже несколько месяцев, выбрала шелковую нитку в тон начатого рисунка, вдела ее в иголку и решительным жестом, с некоторой долей вызова, воткнула иглу в натянутую ткань. Странно, но уже сам этот жест успокоил ее: давно пора было почувствовать себя полной хозяйкой, а не вечной гостьей мадемуазель де Комбер!

Когда Клеманс заглянула на минутку в гостиную, чтобы убедиться, хватит ли дров на вечернюю топку, она была так поражена, увидев Гортензию, восседающую у пяльцев и занятую вышиванием, что выронила одно полено. Гортензия подняла глаза:

— Слушаю вас, Клеманс.

— Извините, мадам, но я не ожидала увидеть вас здесь. Я открыла дверь, и мне почудилось… Пресвятая Дева, у меня до сих пор сердце колотится.

— Вам показалось, что это мадемуазель Дофина?

Мне именно этого и хотелось. Знайте, что с этого момента я буду вести себя точно как она, будь она на моем месте. Иначе говоря, буду делать все, что мне захочется, не заботясь о том, что будут говорить окружающие.

Вошла Жанетта, ведя за руку маленького Этьена, избавив таким образом Клеманс от необходимости отвечать. Она торопливо сложила дрова и ретировалась на кухню, прикрыв дверь так осторожно, словно в комнате был больной.

— Что это с ней? — осведомилась Жанетта, с изумлением проводив глазами Клеманс.

— Она с трудом оправилась после того, как услышала от меня новость, я и вам скажу: мы с Жаном собираемся пожениться, разумеется, тайно, но тем не менее…

Улыбка, осветившая нежное лицо молодой кормилицы, согрела сердце Гортензии.

— Как приятно это слышать, мадам Гортензия. Мы с дядей надеялись, что все этим кончится.

— Это было нелегко. Жан наотрез отказывался жениться на мне. Что, мол, люди скажут. Как будто это имеет какое-то значение!

— Нет, не потому, что кто-то что-то скажет, — мягко поправила ее Жанетта, — а из-за гордости. У вас есть все, а он ничего не может дать… по крайней мере ничего, что можно было бы увидеть глазами. Боже, как я рада, что он согласен. Это так не похоже на вас обоих, жить в грехе…

Жить в грехе! Эти слова еще звучали в голове Гортензии, когда на следующий день после обеда она шагала по круглой брусчатке улицы Роланди в Сен-Флу, направляясь к дому своего кузена, старого каноника Комбера. Она воспользовалась бричкой Франсуа, направлявшегося в город, чтобы пополнить запас свечей и лампового масла. После визита к канонику она уедет домой на той же бричке. Правда, ей придется отказать себе в удовольствии навестить мадам де Сент-Круа, чтобы не задерживаться на ночь в Сен-Флу.

Улица Роланди проходила неподалеку от прекрасного собора, чьи строгие квадратные башни возвышались над синеющими крышами верхнего города, и вела прямо к старой крепости. На ней находились самые старинные дома города, в котором, впрочем, было много прекрасных зданий древней постройки. Дом каноника с каменным портиком в стиле эпохи Возрождения, с окнами, украшенными резными каменными колоннами, был, несомненно, одним из самых изящных. Маленький каноник, кругленький и розовый, с венчиком седых кудрявых волос, походил на старенького ангелочка, проводившего свои дни в покое и уюте, коими он был обязан своей экономке, даме гренадерского вида, ревностно следившей за его здоровьем и благополучием.

Обычно дом благоухал нежнейшим ароматом бергамота, но, когда Гортензия поднималась по изумительной красоты белокаменной лестнице (которую Флоретта, так звали могучую экономку, должно быть, ежедневно мыла и скребла, чтобы сохранить эту невероятную белизну), ей в нос ударил здоровый запах капусты, лука и приправ. Молодая женщина поняла, что на ужин у каноника сегодня мясное рагу. Ни для кого не было секретом, что добряк тоже впадал в грех, но у него это был приятный грех чревоугодия.

Голос Флоретты опередил Гортензию и эхом прокатился по дому с оглушительной силой, которую не смягчала толщина стен:

— Господин каноник, к вам с визитом графиня де Лозарг.

— Какой приятный сюрприз! Входите же, дорогое дитя!

Последние слова он произнес, уже выйдя на лестничную площадку, так что, поднявшись по лестнице, Гортензия попала прямо в объятия своего старинного приятеля. Он обхватил ее своими короткими ручками и расцеловал по деревенскому обычаю, который предпочитал всем этим придворным реверансам…

— Найдите что-нибудь вкусненькое к столу, добрейшая Флоретта! Мадам де Лозарг поужинает с нами…

— К сожалению, не могу, — отвечала Гортензия. — Прошу прощения, поверьте, мне правда очень жаль.

Но я приехала только на минутку, чтобы поговорить с вами. Только, может быть, я не вовремя?

— Вы? Не вовремя? Входите, дитя мое, и поверьте, мне так жаль, что нельзя пообщаться с вами подольше.

Чаю, Флоретта!