Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь

— Мой отец умер десять лет назад, и я его едва помню. Он был старым воякой, довольно мрачным и неприступным. Всю свою молодость он провел в рядах армии Великого коннетабля Франции, досаждая британцам. После битвы при Шатонеф-де-Рандон, где Бертран дю Геклен нашел свою смерть, он повесил меч на стену и заявил, что отныне никто не будет отдавать ему приказы. Моя мать занималась хозяйством и вырастила из меня мужчину. Она отправила меня в дом монсеньера де Берри, владетеля Оверни, и я отслужил у него год прежде чем перейти к принцу Людовику Гиэньскому. Моя мать управляет поместьем ничуть не хуже мужчин и воспитывает моего младшего брата.

Эти проходящие перед глазами картины были настолько возвышенными, так отличались от ее жизни, что заставляли почувствовать уважение, хотя и вызывали грусть.

— У вас есть брат?

— Да. Он на два года младше меня, и ему не терпится показать, как он ловок в обращении с оружием на турнирах! Безусловно, — сказал Мишель с улыбкой, — он станет великолепным воином. Достаточно увидеть, как он вскакивает на крестьянских тяжеловозов и ведет в атаку деревенских мужланов. Он силен, как турок, и думает только о почетных ранах и контузиях. Я очень люблю Арно. Он скоро начнет военную карьеру, и тогда моя мать останется совсем одна. Это печально, но она жаловаться не станет. Она слишком добра и горда для этого.

Когда Мишель говорил о своей семье, его лицо так светилось, что Катрин не могла удержаться и спросила:

— Он так же красив, как и вы?

Мишель засмеялся и погладил ее по голове.

— Гораздо красивее! Тут и сравнивать нечего. К тому же под его свирепыми манерами скрыто любящее сердце. Он горд, великодушен и пылок. Я думаю, он очень меня любит.

Катрин, не смея пошевелиться, затрепетала под его ласковой рукой. Внезапно Мишель наклонился и дотронулся губами до ее лба.

— К сожалению, — сказал он, — у меня нет маленькой сестры, которую я смог бы любить.

— Если бы она у вас была, она бы вас обожала! — горячо произнесла Катрин и в ужасе замолчала: над их головами послышались шаги. Она потеряла счет времени, и, должно быть, вернулась Лоиз. Мишель тоже уловил эти звуки и, прислушиваясь, поднял голову. Катрин, чтобы как-то оправдать посещение подвала, поспешно схватила несколько поленьев и начала подниматься по лестнице, приложив палец к губам, давая понять Мишелю, чтобы тот сохранял тишину. Когда крышка закрылась, он снова оказался в полной темноте. Катрин с покачивающейся на охапке дров свечой вышла на кухню. Но она увидела не Лоиз, а Марион. Та посмотрела на нее со смешанным чувством удивления и злости.

— Откуда ты взялась?

— Как видишь, из подвала. Я ходила туда за дровами. Толстая Марион представляла собой смехотворное зрелище. Ее испещренное красными прожилками лицо блестело, словно лакированное. Чепчик сбился набок. И ей явно было трудно произносить слова. Ее глаза бесцельно блуждали, будто ей трудно было сфокусировать взгляд. Однако это не помешало ей схватить Катрин за руку и хорошенько встряхнуть.

— Тебе повезло, маленькая дурочка, что родителей нет дома весь Божий день! А то бы ты, ручаюсь, сидела дома, а не шлялась по улицам с парнем.

Она наклонилась над Катрин достаточно низко, чтобы та почувствовала пропитанное вином дыхание. Нетерпеливым движением Катрин высвободилась, поставила свечу на табурет и подобрала пару уроненных поленьев.

— А как насчет тех, которые проводят целый день в таверне за выпивкой с другими сплетницами? Ты думаешь, это лучше? Может, мне и повезло, но и тебе, Марион, тоже. На твоем месте я пошла бы спать, пока моя мама не вернулась.

Марион знала, что не права. Она в душе была неплохой женщиной, но ей повезло родиться в винодельческом районе Бон, и она чересчур любила вино. Она не часто позволяла себе выпить, так как мать Катрин, Жакетт Легуа, молочная сестра Марион, строго следила за ней с тех пор, как привезла ее в Париж. Марион два или три раза напивалась, и Жакетт в конце концов пригрозила, что отправит ее обратно в Бургундию, если это еще повторится. Марион плакала, умоляла и клялась на статуе Святой Богоматери, что больше к вину не притронется. Это же опьянение, несомненно, было вызвано общей истерией, царившей в городе —

Сквозь винный туман Марион смутно поняла все и не стала возражать. Неразборчиво бормоча, она проковыляла к лестнице, и вскоре ступеньки заскрипели под тяжестью ее тела. Катрин услышала, как захлопнулась дверь чердака, и с облегчением вздохнула. Лоиз еще не вернулась, и Катрин с минуту колебалась, не: зная, чем же заняться. Она не хотела ни есть; ни спать. Больше всего ей хотелось одного — еще раз спуститься туда, вниз, к Мишелю. Когда она слушала его рассказы, стоя на коленях на пыльном полу, это были самые счастливые мгновения в ее жизни. А тот нежный поцелуй, который он ей подарил, все еще заставлял ее сердце учащенно биться. Катрин смутно чувствовала, что такие минуты бывают не часто. Разум подсказывал, что через несколько часов Мишель освободится и вернется в свой мир. Усталый беглец станет вновь молодым аристократом и отдалится от дочери скромного ремесленника. Славный товарищ этих тревожных минут снова станет далеким чужаком, который быстро забудет маленькую девочку, очарованную им. Пока еще Мишель принадлежал ей. Но скоро он уйдет…

Почувствовав себя совершенно одинокой, Катрин подбежала к двери на улицу и открыла верхнюю половинку. Дождь прекратился, оставив после себя блестящие лужи. По трубам бурно стекала вода с крыш. На мосту, который до этого был пуст, снова закипела жизнь. Цепь убрали, и двое стражников исчезли. Группы людей, многие из которых сильно покачивались, рука об руку проходили по мосту, распевая песни во все горло. Марион была явно не единственной, кто праздновал победу народа. Катрин услышала пение и крики со стороны таверны «Три молотка» на другой стороне моста. Вечерние колокола Нотр-Дам еще не отзвонили. Было не похоже на то, чтобы сегодня они заставили кого бы то ни было идти по домам. Эта ночь явно принадлежала празднованию.

Катрин с тревогой думала о том, что делает сейчас Ландри, и вспомнит ли он о веревке для Мишеля. Напротив, у Пигассов, за затянутыми промасленной бумагой окнами мелькали огни. Она перевела взгляд на нескольких солдат, которые, поддерживая друг друга, шатаясь, шли, занимая всю ширину моста, распевая:

О герцог Бургундский, Дай тебе Бог здоровья и силы!..

Катрин поспешно закрыла дверь и вернулась в мастерскую. Проходя мимо подвала, она задержалась. Ей нужно было бы проверить, не забыл ли Ландри принести веревку. Она подняла крышку и спустилась, позвав тихонечко:

— Мессир, это я, Катрин! Я хотела узнать, не забыл ли Ландри веревку.