Элизабет Чедвик - Зимняя корона

Алиенора передала сына няне. На ее платье расплывалось темное пятно, моча Вилла просочилась через шерстяную ткань и нижнюю рубашку. Алиенора ощутила холодную липкую влагу на коже пониже сердца и над выступающим животом, и ее пронзило дурное предчувствие.

Павия сняла с ребенка рубашку и вдруг в испуге отшатнулась, прикрывая рукой рот, чтобы сдержать крик.

Алиенора с тревогой перевела взгляд на сына, и сердце ее упало: тело и руки Вилла сплошь покрывала мелкая темно-красная сыпь.

– Нет! – Она затрясла головой. – Нет!

Между полотнищами занавеса показалась голова Марчизы.

– Госпожа? – Потом она увидела Вилла, и вопросительно-озабоченное выражение ее лица сменилось ужасом. – Я привела лекаря, – проронила она и исчезла.

Алиенора взяла сына из рук Павии и перенесла в соседнюю комнату, чтобы его можно было осмотреть при более ярком освещении. Сыпь не походила на пустулы смертоносных оспы или кори, но и утешить лекарь ничем не мог. Зловещие крапины распространялись по нежному телу ребенка молниеносно.

Вернулась Марчиза, с ней пришел магистр Радульф. Его спешно вытащили из постели: одежда в беспорядке, из-под съехавшей набок шапочки выглядывают всклокоченные волосы. На плече лекаря – сумка с целебными снадобьями. Алиенора упрекнула его за промедление и залилась слезами облегчения – присутствие именитого врачевателя дарило надежду.

– Сделай же что-нибудь! – причитала она. – Ради Бога, помоги ему!

Тот взял Вилла на руки и потребовал принести побольше свечей. Вилл истошно кричал и отворачивался от света. Увидев сыпь, магистр Радульф плотно сжал губы.

Алиенора молитвенно сцепила руки:

– Ты ведь сможешь что-нибудь сделать?

Магистр бесстрастно взглянул на нее.

– Что смогу, сделаю, – проговорил он. – Но все в Божьей власти. Не стану врать: положение очень опасное. Нам остается только молиться и полагаться на милосердие Господне.

Всю ночь Алиенора просидела у постели Вилла и в бессильном отчаянии наблюдала, как состояние его ухудшается, несмотря на все старания магистра Радульфа. Лекарь давал больному микстуру, чтобы облегчить боль, однако детский организм не принимал ее и извергал из желудка. Врач отворял кровь, желая остудить жар, – все напрасно. Поначалу ребенок все еще пронзительно скулил, словно кто-то водил смычком по струне, которая вот-вот порвется. Но к утру мальчик умолк, впал в забытье и обмяк на руках у матери, как тряпичная кукла. Крапины сыпи слились в крупные лилово-синие пятна, и кожа стала напоминать лоскутное одеяло.

Алиенора уже без всякой надежды молила Бога сжалиться над ее чадом. Молитвы оставались без ответа. Вилл угасал с каждым вздохом. За что Господь наказывает ее и Генриха и отбирает у них сына?

Все как один обитатели замка, от самого знатного рыцаря до последнего холопа, преклонили колени в молитве. Сынишка постельничего широко растворил ставни, и в комнату ворвался свежий воздух солнечного майского утра, напоенный запахом набирающей силу жизни.

Капеллан королевы, отец Пьер, совершил обряд соборования над безжизненным, едва дышащим тельцем в руках Алиеноры. Она прижимала сына к себе и ощущала, как лихорадочно опускается и поднимается его грудь. Прошли сутки с той минуты, когда он в последний раз резво вскочил с кровати и схватил игрушечный меч с горячей готовностью впитывать жизнь каждой частичкой своего существа.

Услышав всхлипывания, Алиенора обернулась к придворным дамам.

– Возьмите себя в руки! – зашипела она. – Я не хочу, чтобы он слышал ваши рыдания!

Эмма отделилась от группы женщин и, задыхаясь от слез и прижимая руку ко рту, выскочила из комнаты. Алиенора ласково убрала волосы со лба Вилла.

– Вот так, мой храбрый мальчик, – произнесла она, – мама с тобой. Не бойся, малыш, все хорошо, все хорошо.

Грудь ребенка резко поднялась, опустилась, снова поднялась, затем содрогнулась и замерла. Алиенора неотрывно смотрела на сына, ожидая следующего вдоха, но мгновение тянулось бесконечно. Глаза Вилла были почти закрыты, лишь воспаленные белки тускло поблескивали из-под опущенных век. Жуткие лихорадочные пятна не тронули его лица, безупречно чистого, но тело выглядело так, словно его растерзало какое-то чудовище.

– Госпожа, – капеллан осторожно коснулся плеча Матильды, – Отец наш небесный забрал его в райские кущи. Милосердный Господь позаботится о нем.

Алиенора оцепенела. Откуда-то из глубины души поднималась нестерпимая боль, способная разорвать ее на части, но рука, занесшая нож для смертельного удара, медлила.

– Почему он не остался на земле со своей матерью? Почему именно он?

Сквозь бесчувствие прорвалась злоба.

Почему Бог не выбрал другого ребенка, рожденного от прелюбодеяния? Это была кощунственная, греховная, недозволенная мысль, но Алиенора не могла противиться ей.

– Мы не вправе задавать такие вопросы, – мягко произнес капеллан. – Никто не знает замыслов Всевышнего.

Алиенора сжала губы, чтобы они не исторгли богохульства. Душа ее сына только направлялась в лучший мир, и она не осмеливалась осложнить его путь святотатством. Она все еще держала тело ребенка на руках, крепко прижимая его к себе. И хотя уже осознала, что все кончено, но упрямо продолжала надеяться, что дитя сделает еще один вздох.

Это всецело ее вина, повторяла про себя Алиенора. Именно она недостаточно заботилась о нем и не защитила от напасти. По ее вине оборвалась такая короткая яркая жизнь. Но что можно было сделать? Что скажет Генрих? Он оставил детей на ее попечение, она взяла на себя ответственность за них, но задача оказалась не по плечу. Алиенора издала тяжелый стон и сложилась бы пополам, если бы изрядных размеров живот, где зрела новая жизнь, не препятствовал этому. Дитя, которое еще лишь готовилось появиться на свет, ворочалось в ее чреве, меж тем как она не могла отвести глаз от того, кто только что этот мир покинул.

– Госпожа. – Она почувствовала, как капеллан мягко, но настойчиво положил ей руки на плечи. – Пойдемте. Я пошлю за женщинами, которые обмоют тело и приготовят к погребению.

– Нет! – Алиенора оттолкнула священника. – Это мой долг и мое право. Никто не сделает это лучше меня. Я справлюсь.

Следующие несколько часов показались Алиеноре вечностью, и в то же время день пролетел как одно мгновение. Столько всего нужно было сделать. Распорядиться о приготовлениях к церковному обряду и похоронам. Продиктовать письма и разослать их всем, кто должен узнать о трагедии. Уладить практические вопросы, которые подтверждают жестокий факт смерти Вилла. Самым сложным было написать Генриху. Горе слишком свежо, чтобы она могла подбирать правильные слова, и потому письмо вышло в тоне послания королевы королю, а не одного безутешного родителя другому.