Бертрис Смолл - Память любви

Ронуин сжалась и поспешно спрятала руки за спину.

— Как! Ты ни разу этого не делала? Аллах! Аллах! Да ты в самом деле почти девственна. Hyp. Дай мне руку!

Подавшись вперед, халиф сжал ее запястье и положил горячую ладонь на свои чресла. Ронуин попыталась вырваться, но не тут-то было — он крепко держал ее, не позволяя убрать пальцы.

— Успокойся, моя красавица, и ласкай меня.

Она знала, что не должна этого делать, но искушение оказалось слишком велико. Ее всегда интересовала та часть тела Эдварда, которая входила в ее лоно, но она не могла набраться храбрости потрогать его плоть. И вот теперь чужой мужчина просит ее об этом, а она не в силах устоять, хотя он и убрал руку. Ронуин осторожно погладила его плоть, сомкнула пальцы чуть сильнее и ощутила, как она растет, становится все больше. Она уже не думала останавливаться: тяжело дыша, закрыв глаза, все гладила и гладила могучее копье.

Какое твердое и теплое!

— Вот так, красавица, — ободрял он. — Теперь подержи мешочек, в котором заключены драгоценности каждого настоящего мужчины. Видишь, какие они прохладные?

Ронуин медленно кивнула.

— Они наполнены семенем жизни, Hyp. Когда настанет время, я пролью его в тебя. А теперь перестань терзать меня, иначе я не смогу сдержать желания, а ты еще не готова принять мою страсть.

Отняв руку, она положила голову ему на плечо и удивилась, как сильно бьется ее сердце. Ронуин и сама не ожидала, что так разволнуется.

— Мужчины-христиане обычно считают, что все женщины — либо матери и жены, либо шлюхи, либо святые. Они не делятся секретами наслаждения со своими супругами в отличие от тех, кто поклоняется исламу. Правда, мы не ограничиваемся одной женщиной. Это неестественно для мужчины. Ни одна женщина не способна удовлетворить все желания мужчины.

— Мне сказали, у тебя три жены, повелитель.

— Да, хотя я подумываю расстаться с двумя младшими: уж очень они сварливы, вечно ссорятся с госпожой Алией и другими обитательницами гарема. Мало того — их обвиняют в гибели прелестной девушки, заслужившей мое благоволение. Баба Гарун все еще не нашел доказательств их вины, но, думаю, он доберется до сути дела. Как ты поняла, он очень предан госпоже Алие.

— Она великодушная женщина и была добра ко мне, — заверила Ронуин.

— Алия похвалила тебя, поэтому я и решил быть с тобой терпеливым.

Он приподнял ее подбородок и стал жадно целовать. Первым порывом Ронуин было вырваться. Она не поняла, что удержало ее. Она растаяла в его объятиях, губы приоткрылись.

И не стоило было бы спрашивать, почему она делает все это. Ронуин знала только, что этот человек одновременно силен и нежен, а ее воля к борьбе все слабеет. Что, если ей сказали правду и она не сможет сбежать из Синнебара? А если и сможет, вряд ли Эдвард примет ее. Она ослушалась его, вступив в битву с неверными. И как же теперь действовать? Да что это с ней творится?!

— Я не могу дать тебе наслаждение, — повторила она, поднимая голову.

— Уже дала, — тихо возразил он.

— Но я не знаю, что это такое! — в отчаянии выкрикнула Ронуин.

— Я научу тебя, — пообещал он, припадая к ее губам.

Его язык коснулся ее языка и стал лениво играть с ним, Ронуин тихо всхлипывала, сгорая от стыда и любопытства. А вдруг в ее неспособности познать наслаждение виноват Эдвард? Их первое соитие никак нельзя было назвать приятным. Этот же человек ведет себя совсем иначе. Может, в его объятиях она впервые в жизни поймет, что такое экстаз? Она не узнает этого, если не отдастся ему. Если ей не суждено вернуться к Эдварду, что останется в этой жизни?

Найлек права — в гареме лучшее быть наверху, чем внизу.

— Так научи же меня, господин мой халиф! — потребовала Ронуин. — Научи меня страсти!

Он сжал ее лицо ладонями, посмотрел в сияющие изумрудные очи. Ронуин впервые заметила, что его глаза были темно-синими, почти черными.

— Моя страсть свирепа и неукротима, — предупредил он, — а ты пуглива и застенчива. Я желаю тебя всем своим существом, но стремлюсь, чтобы и ты испытала блаженство.

Вижу, ты ничтожно мало знаешь о восторгах слияния мужчины и женщины. Я покажу тебе, какими сладкими они бывают, но ты не должна ничего страшиться. Я не сделаю тебе больно, не обижу и не запугаю. Взаимное удовольствие можно получить тысячью способов, и все они одинаково восхитительны. Ты веришь мне, красавица моя?

Ронуин кивнула, задыхаясь от волнения. Почему муж никогда не говорил ей ничего подобного? Она даже рассердилась на Эдварда, но тут же поняла, что он знал о страсти не намного больше, чем она, хотя и предполагал, будто ведает все.

Халиф осыпал поцелуями ее губы, щеки, сомкнутые веки, лоб и даже кончик носа, погладил плечи, спину и, наконец, сжал ягодицы так нежно, что какой-то инстинкт побудил Ронуин выгнуть спину. Рашид с тихим возгласом стал целовать ее шею и напрягшуюся грудь.

— Как ты пьянишь меня, моя прекрасная женщина-воин! — прорычал он и, подхватив на руки, снова бросил на ложе.

Ронуин, чувствуя, как неистово колотится сердце под его взглядом, снова и снова поражалась себе. Она не любила этого человека, скорее, он пугал ее своим пылом, но что-то побуждало ее не останавливаться на полпути. Да, все это кончится тем, что он возьмет ее, но она жаждала его уроков, ласк и поцелуев, будивших смущение и любопытство одновременно.

Рашид долго смотрел на нее, прежде чем лечь рядом.

Она и понятия не имеет, как хороша с распущенными волосами, как восхитительны ее розовые пухлые губки и вздымающиеся холмики грудей. Он положил голову ей на грудь.

— Как быстро бьется твое сердце!

— Странно, но я и боюсь и не боюсь, — недоумевающе призналась она.

— Помни, я не причиню тебе вреда, прелестница моя.

Стану только любить тебя и дам радость.

— Я верю тебе, повелитель, — кивнула она.

Он приподнялся, и губы сомкнулись на соблазнительном соске. Рашид втянул его в рот и стал сосать. Ронуин встрепенулась было, но тут же отдалась неведомым ощущениям. Ее руки запутались в темных волосах халифа, удивительно мягких на ощупь. Пальцы судорожно сжимались и разжимались, особенно когда такого же внимания удостоился второй сосок. Эдвард тоже целовал ее груди, но не сумел пробудить в ней такого волнения. Похоже, он делал это по обязанности. Или такие ласки тоже запретны?!

Руки и губы Рашида обожествляли ее вздрагивающее тело.

Голод его все возрастал, хотя он старался не торопить события. Плоский тугой живот, нежная, как лучший китайский шелк, внутренняя поверхность бедер, душистое дыхание, аромат роз и лилий…

Не в силах сдержаться, он поцеловал лепестки, скрывавшие врата рая и все его сокровища.

Ронуин затрепетала, когда язык коснулся ее влажных тайн.

Он нежно раздвинул душистые лепестки, продолжая ласкать сладостную плоть. Язык все обводил и обводил одно особенно чувствительное местечко, и странные ощущения нарастали. Эдвард тоже касался ее там, но всегда пальцем. А халиф… что он с ней делает?