Джулия Бьянки - Демоны да Винчи

Везарио пожал плечами:

— Ну как? Ты сам расспрашивал. Историю эту я почерпнул из редкостной старинной книги, принадлежавшей одному алхимику в Толедо, и как по мне такая история вполне тянет на пять монет. — Он протянул Леонардо руку. — Дружище, ты выиграл! Мальчишку действительно отравили. Его язык свидетельствует об этом ясно и недвусмысленно.

— Значит, нужно вскрыть его и определить, что за яд использовали. Затем останется всего лишь узнать, как раздобыть такой яд и кто его приобретал за последнее время. Так мы окажемся у самой цели. У тебя найдется подходящий инструментарий?

Его собеседник презрительно скривился:

— Неужели я похож на хирурга или цирюльника, которые всюду таскают ланцеты и ножи с прижигателями? Нет, Лео, я не собираюсь кромсать этого нечастного, окончательно пропитаться трупной вонью, изгваздать свой лучший плащ и сгореть на одном костре с тобой по обвинению в колдовстве. Знаешь почему? Да потому, что у меня имеется образование, — ученый фармацевт гордо вскинул подбородок. — Преимущество натурфилософии в том, чтобы следовать логике, и наблюдая лишь малую часть, сделать выводы о целом. Язык нашего покойника распух и окрасился, значит, яд поступил per os [19] Per os (лат.) — через рот. . Никаких следов насилия на теле нет, логично предположить, что несчастный что-то сожрал — то есть употребил яд вместе с пищей — по доброй воле.

— Джованни, несчастное дитя, был большим сластеной.

— Ты снова прав. Взгляни, — пальцы покойника испачканы вязкой субстанцией, похожей на нугу. Логично предположить, что яд содержался именно в ней. Проверим! Хорошо, что бедняга не имел родни, готовой заплатить, чтобы тело обмыли, — Везарио оторвал большой кусок холста и собрал на него некоторое количество «субстанции» с пальцев юноши. Он запихнул лоскут в пустую стеклянную посудину из аптекарского короба, затем быстро наклонился к полу и двумя пальцами поднял за хвост дохлую мышку. — Ага! Еще одна сладкоежка! Валялась рядом, похоже, дуреха облизала пальцы мальчишки. Прихвачу ее в домашнюю лабораторию и спокойно поковыряюсь внутри, здесь нет походящих услов… — он осекся на полуслове.

За дверями покойницкой раздались шаги. Множество ног одновременно шаркало и топало по ступеням к дверям мертвецкой. Но даже среди общего шума выделялись одни тяжелые, глухие шаги, им аккомпанировал стальной наконечник трости — постукивал о камень тук-тук-тук.

Шаги становились громче, они приближались…

…На миг молодые люди замерли, глядя в глаза друг другу. Везарио ловко накинул на голову Лео капюшон, быстро отпихнул его в самый темный угол мертвецкой, а сам бросился к ларю со снадобьями.

Петли на дверях мертвецкой были тугими, тем, кто пытался их распахнуть, пришлось приложить немало усилий, так что Везарио успел придать лицу строгое выражение и усердно звенел колбами. Он повернулся к вошедшим, как человек, чье важное занятие нарушили с большой бесцеремонностью. В дверях мертвецкой толкались два заспанных причетника, длинношеий брат-кастелян [20] Кастелян — в данном случае управляющий или распорядитель имущества госпиталя. из госпиталя, пара монахов со свечами и, конечно, привратник, но все они лишь служили обрамлением для корпулентного человека, опиравшегося на толстую трость — не было сомнений, что в мертвецкую наведался сам отец Бартоломео, настоятель церкви Святой Марии.

Рассказывают, в юные года отец Бартоломео имел стройный стан, служил в Риме и подавал большие надежды, однако избрание нового Понтифика развеяло их, как заморозки вишневый цвет. Отца Бартоломео отрядили в опальный город подавать флорентинцам пример исполнения семи милосердных деяний: кормить голодных, поить жаждущих, одевать нагих, принимать странников, посещать заключенных, хоронить усопших. На этой стезе святой отец ограничился тем, что заказал живописцу панели с изображением означенных добродетелей, кои выставил во вверенном его заботам госпитале, и целиком посвятил себя сохранению баланса между состоятельными семействами, жаждущими войти в историю как единоличные покровители церкви Святой Марии и госпиталя, процветавшего под церковным благословением. Усердием святых отцов и жертвователей церковь, монастырь и госпиталь перестраивали и ремонтировали столько раз, что они превратились в одну большую и непрерывную стройку, из-за хлопот с которой здоровье отца Бартоломео быстро расстраивалось. Его плоть расползалась, как дрожжевое тесто, и приняла нездоровый мучнистый оттенок, он заходился кашлем от малейшего усилия, страдал болями в суставах, колотьем в сердце, задержкой мочи, разлитием желчи и бессонницей. Теперь патронат над госпиталем казался отцу Бартоломео большим благом. Пребывая среди страждущих и увечных, он наполнялся мыслью, что его собственное здоровье еще совсем не худо, и испытывал душевный подъем. Везарио регулярно снабжал святого отца настойкой из рыжих муравьев для растирки суставов и опийными каплями, дарующими отдохновение от боли, в знак ответного благорасположения получал объемистые заказы от госпиталя.

Увы, хвори подтачивали не только тело, но и добрый нрав прелата; едва справившись с приступом одышки, он замахнулся тяжеленной тростью на монахов и крикнул, чтобы убирались прочь. Обойдется без нянек! Он, слава Господу, в состоянии спуститься по трем ступенькам собственными ногами. Под низким сводчатым потолком мертвецкой звуки приобретали устрашающую окраску: монахи и причетники мгновенно отпрянули в темноту, один только брат-кастелян продолжал маячить за его спиной, комкая в руках плащ, подбитый крашеным кроличьим мехом.

— Сеньор Везарио, представьте, я с утра собирался посылать за вами в фармацею [21] Фармацея — устаревшее название аптечной лавки. . Какая удача застать вас непосредственно в наших стенах!

Упомянутый сеньор Везарио склонился в почтительном поклоне и предположил:

— Ваши капли с белладонной закончились?

— О нет. Сегодня мне требуется услышать мнение человека сведущего и непредвзятого, готового быть арбитром в нашей с фра Ангелико дискуссии, — он кивнул в сторону кастеляна, — коя завела нас в тупик…

— Да, в некотором роде это тупик, — хмуро кивнул кастелян.

Леонардо невольно испытал сожаление от того, как несправедливо судьба обошлась с этими двоими. Если объединить тело тощего кастеляна с рыхлым настоятелем, человеческого материала, отпущенного Господом на них обоих, вполне хватило бы на два идеально соразмеренных мужских тела. Гармония пропорций, а именно крепкие плечи, широкая грудь, впалый живот, костистые и выступающие бедра, жилистые ляжки, твердые колени, выступающие икры, стройные ноги, хорошо сложенные кисти рук, лопатки, далеко отстоящие друг от друга, место между спиной и талией равноугольное и мясистое [22] Именно такое обобщенное описание идеального тела, характерное для эпохи, приводит Э. Фукс в книге «Иллюстрированная история нравов. Эпоха Ренессанса». М., «Республика», 1993 г. . Именно такое совершенное тело, как учат великие гуманисты, есть ключ к долголетию и доброму нраву.