Франсуа Деко - Приданое для Анжелики

Аббат слез с подоконника и устало опустился в кресло. Правосудие, конечно, свершилось, но боль уже тридцать лет жила в его сердце. Он создавал агентурные сети в недрах масонских лож и помнил. Аббат пригибал к колену Ротшильда, заставлял это нищее ничтожество делать то, что ему говорят, и помнил. Он выискивал самых талантливых ребят, отправлял их учиться в Ингольштадт и все равно помнил. Даже сейчас, когда Аббат достиг во Франции всего, боль еще жила.

Он вздохнул, хлопнул в ладоши, и в дверях возник секретарь.

— Пусть начинают казни, — сухо распорядился Аббат. — Постепенно, демонстративно, от тюрьмы к тюрьме.

Марию-Анну Лавуазье арестовали на шестой день после того, как Анжелика исчезла. Она очень надеялась, что девочке удастся избежать этой мясорубки, которая работала все быстрее и быстрее.

Слово «амальгама» стало главным судейским термином. Так называлась манера объединять любые дела в одно и приговаривать всех сразу — оптом. Главное обвинение на сегодня было таковым: заговор с целью поднять в тюрьмах восстание и открыть ворота Франции королям и священникам, основным поборникам тирании и деспотизма.

Не было никакого секрета в том, что расправа хорошо продумывалась и готовилась давно. Еще в марте в провинциях закрыли все революционные трибуналы. Арестованных перевели в Париж. Теперь достаточно было одной подписи, чтобы в течение нескольких дней ликвидировать всех. Видимо, 7 июля 1794 года такая подпись была поставлена.

Началось все с дела Люсиль Демулен. Эта нежная женщина задумала, видите ли, разорвать железные двери камеры, встать во главе армии арестантов, а главное, арестанток, и вцепиться зубами в глотку беспомощной республике.

Доносы поставили на поток. Штатных осведомителей переводили из тюрьмы в тюрьму и из камеры в камеру, чтоб они запомнили хотя бы имена и лица будущих заговорщиков. Гильотины работали безостановочно, по всему Парижу.

Мария-Анна могла только ждать и молиться. Правосудие уже раскрыло целую серию заговоров: в Сен-Лазаре, в монастыре кармелиток, в Бисетре. Оно снова возвращалось в тюрьмы, казалось бы, уже очищенные от заговорщиков, прихотливо и своенравно. Опять летели головы — уже у тех, кто надеялся, что его пронесло.

А потом Мария-Анна от кого-то услышала, что Пьер Самюэль тоже арестован, и сердце женщины едва не остановилось. Сын Элевтер, последнее, что у нее было, оставался в этом жутком мире совершенно один.

С того дня, как Адриан уехал, Анжелика потеряла покой. Ей не спалось, не елось, за каждым кустом сада, огороженного высоким кирпичным забором, мерещились фигуры — такие же, какие она увидела ночью возле дома мадам Лавуазье. Она боялась оставаться здесь одна и еще больше страшилась куда-то выходить.

Уже через три дня Анжелика перетащила постель на чердак, перенесла туда все свои запасы. Потом она заставила себя спуститься и разложила вещи так, чтобы казалось, что она в спешке собралась и бежала. Анжелика вернулась на чердак и принялась ждать. Через сутки, вечером дверь заскрежетала.

Внутри обмерло, и Анжелика подобралась к слуховому окну. Дом и сад тщательно, шаг за шагом осматривали двое — такие же, как те, которые стояли за кустом в садике мадам Лавуазье. Ее жутко затрясло.

— Ушла, — зло сказал один.

«Господи, спаси и сохрани!»

Мужчины покинули дом, но она уже видела главное. Они ее нашли. Несмотря на все меры предосторожности, предпринятые Адрианом! Еще через несколько часов, уже на рассвете, в сад вошел еще один человек — высокий, жилистый и очень внимательный. Все то время, пока он ходил по дому и саду, она чувствовала себя так же, как тогда — с отсеченными волосами и оторванным воротником.

Лишь к обеду, когда июльское солнце раскалило крышу до состояния сковородки, Анжелика заставила тело слушаться, спустилась вниз, забралась на крышу сарая и перемахнула в соседний двор. Она пробралась мимо белья, сохнущего на веревках, миновала будку, в которой изнывала от жары собака, даже не посмотревшая на нее, и через мгновение была на соседней улице.

«Господи, пронеси!»

У нее не было ни особенного выбора, ни ясной цели. Просто весь опыт говорил: там, где ты уже была, ничего хорошего тебя не ждет. Анжелика села в экипаж и приказала ехать на бульвар де ла Мадлен. Но вскоре она велела извозчику остановиться, расплатилась и юркнула в ближайший переулок. Уже через полсотни шагов у нее снова появилось то же самое ощущение отсеченных волос и оторванного воротника.

Еле удерживая себя от того, чтобы побежать, она резко свернула, прошла еще каким-то переулком, еще раз повернула и уперлась взглядом точно в дверь жандармерии. Прежнее жуткое чувство не появлялось. Анжелика мгновение постояла и решительно вошла.

— День добрый, гражданин офицер, — сказала она молодому жандарму. — Я недовольна тем, как вы работаете на республику.

Мужчина опешил, и тогда она шагнула вперед и залепила ему несильную пощечину. Ей сейчас было важно одно: не попасть под статью четвертую секции первой отдела первого второй части уголовного кодекса. Со всем остальным Адриан справится.

«Если он меня вообще здесь найдет».

Охотник потерял Анжелику Беро из виду, когда менее всего этого ждал. Девчонка буквально растворилась! Прямо посреди Парижа.

«Неужели я и впрямь старею?» — удивился он.

Охотник представил себе схему этого места, мысленно прочертил ее маршрут и непонимающе поднял брови. Он совершенно точно не совершил ошибки, вышел на опережение ровно там, где надо, и точно в нужный момент! Однако Анжелики Беро на этой улице не было.

Охотник предположил, что она побежала, добавил расстояния и обошел каждую лавочку, до которой девчонка могла дойти. Пусто. Он вернулся и прошел по ее маршруту ровно столько, сколько нужно, и увидел то, на что поначалу не обратил внимания.

Охотник рассмеялся, вошел, поговорил с красным от возмущения жандармом. Уже спустя минуту перед ним распахнули тяжелую деревянную дверь, стянутую в двух местах железными полосами. Анжелика Беро спиной вжималась в угол камеры и смотрела на него глазами затравленной дичи.

Когда стало известно, что в тюрьме Карм тоже раскрыт заговор, Жозефина, всегда разумная и сдержанная, не выдержала. Арестанткам пришлось приводить ее в чувство.

— Тише, все будет хорошо. — Женщины заливали ей в рот холодную воду, а жемчужные зубки стучали о стакан.

Через день во дворе раздался чавкающий звук гильотины. Женщин по одной стали вызывать на допросы. Вскоре первую крупную партию воющих заговорщиц потащили этажом ниже — отсекать волосы и отрывать воротники.

Терезия встала, на подгибающихся ногах подошла к двери и замолотила кулаком.

— Эмиль! Где тебя черти носят, Эмиль?!