Анна Рэндол - Грехи негодяя

– Почему ты не взяла с собой Катю?

– Потому что я хотела несколько минут побыть в одиночестве. А ты все испортил.

Клейтон знал, что слишком остро реагирует, но ничего не мог с собой поделать. Проклятие! Он несколько минут не мог ее найти! Он схватил Оливию за руку и потащил за собой в коридор. Не следовало привлекать к себе всеобщее внимание.

Оливия тяжела дышала, а ее пальцы больно впились в его изуродованную руку. Но Клейтон все равно ее не отпускал – словно все еще не мог осознать, что Оливия в полной безопасности.

А минуту спустя он с немалым удивлением обнаружил, что прижимает Оливию к стене в пустой гостиной, упершись руками в стену по обе стороны от ее плеч. Глубокое размеренное дыхание, с помощью которого Клейтон пытался успокоиться, привело лишь к тому, что он остро почувствовал ее запах. Теперь он никогда не сможет пройти мимо цветущего куста жасмина, не вспомнив об этой женщине.

Оливия ни в чем не виновата. Она не революционерка.

Умом он это давно понял. И наконец принял этот факт сердцем. Потеряв ее из виду, он даже не подумал о том, что она может выйти на связь с революционерами. Нет, его охватил ужас совсем по другой причине. Он боялся, что кто-либо нападет на нее, причинит ей боль. Почему он не предупредил ее о своих страхах? И вообще, не следовало приводить ее на бал, где она была как кролик перед сворой гончих.

Клейтон коснулся пальцами ее щеки и пробормотал:

– Я не должен был выпускать тебя из поля зрения. Поверь, я действительно… Я очень за тебя беспокоился.

Ее взгляд смягчился, и она сама поднесла его руку к своему лицу и потерлась о нее щекой. Губы же ее чуть дрогнули в намеке на улыбку.

Но Клейтона это не обрадовало. Оливия не должна была прощать его так быстро. И так легко. Еще острее почувствовав свою вину, он проговорил:

– Спроси меня… – Клейтон судорожно сглотнул. – Спроси меня, почему я так тревожился.

Оливия в недоумении моргнула и нахмурилась:

– Что?…

– Спроси меня о моих планах на сегодняшний вечер. Спроси, как я надеялся, что революционеры придут за тобой, а я их поймаю.

Она побледнела и вжалась в стену. Подальше от него. Но потом что-то в ее лице изменилось, и она положила руки ему на плечи.

– А что, если я спрошу, почему ты рассказываешь мне об этом сейчас, почему не продолжаешь молча стоять в стороне и наблюдать?

Потому что мысль о том, что с ней может случиться несчастье, разъедала его как кислота. Никогда в жизни он больше не подвергнет ее риску.

– Потому что я слишком люблю тебя.

Клейтон собирался еще кое-что добавить, но передумал и поцеловал ее. И в тот же миг Оливия обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.

Клейтон невольно застонал. Облегчение оказалось таким сильным, что у него подкосились ноги. О, как же он нуждался в этой женщине! Нуждался в том, что когда-то вычеркнул из сердца. В том, о чем запрещал себя думать.

– Порядочный человек сейчас ушел бы, – пробормотал Клейтон.

Положив ладонь Оливии на затылок, он принялся поглаживать большим пальцем нежную кожу шеи. Другой же рукой провел по длинному ряду пуговиц у нее на спине.

– А я… я дурной человек, Оливия.

Почувствовав, что ей не хватает воздуха, она сделала глубокий вдох. И еще крепче прижалась к Клейтону, прижалась всем телом. Теперь в их единении не было ничего общего с неумелыми объятиями, которые так радовали их в детстве. Они оба уже не были детьми.

– Нет, Клейтон, ты гораздо лучше, чем тебе кажется.

Его стон выражал одновременно несогласие и тоску. Он внезапно отпрянул, и Оливия впервые увидела его таким, каким он был. Не хладнокровным шпионом и не наивным юношей, которого она когда-то знала, а неким… совмещением обоих. Диким. Возбужденным. Уязвимым. Все это читалось в уверенно расправленных плечах. В отчаянии, поселившемся в глазах. В дрожании рук.

Но тут Клейтон наконец справился со своими чувствами и запрятал их глубоко в сердце, опять став сдержанным и бесстрастным.

Однако он опоздал. Оливия уже обо всем догадалась, поэтому встретила стальной блеск его глаз совершенно спокойно. И теперь она знала, что ошиблась, считая, что сможет помочь Клейтону вернуться в прошлое, стать тем юношей, которого она когда-то знала. Тот милый невинный мальчик был давно уже принесен в жертву ее, Оливии, глупости и неопытности. Но мужчина, которым ему пришлось стать, не был таким уж ужасным, на самом деле все те черты, которые ей так нравились в юноше, сохранились и в мужчине – только изменились таким образом, что он стал еще более привлекательным.

И она сделает все от нее зависящее, чтобы Клейтон понял это.

Оливия кивнула профессору, сидевшему рядом с ней за императорским столом. Он преподавал химию в одном из университетов, и, как ни удивительно, они легко нашли тему для беседы – отбеливание при производстве бумаги. Эта тема была ей интересна, поскольку отбеливание непосредственно влияло на работу фабрики. Однако Оливия никак не могла сосредоточиться и постоянно косилась на Клейтона, сидевшего рядом с императором и императрицей во главе необычайно длинного стола. Их с Клейтоном разделяло несколько сотен гостей, но он постоянно наблюдал за ней, и его взгляд был пристальным и напряженным.

Оливия знала, что ей следовало бы разозлиться. Никому не могла понравиться роль приманки. И отчасти она действительно сердилась на Клейтона. Но ее намного больше занимал другой ошеломляющий факт: Клейтон сам признался, что сделал ее приманкой.

И еще… Ох, она даже не подозревала, что могла так воспламениться; ей всегда казалось, что все рассказы о любовных приключениях – плод фантазии их авторов. Что же касается воспоминаний о ее детской любви к Клейтону, то с течением времени они превратились в красивую сказку.

Но никакой сказки не было.

Мимо нее прошествовал лакей, и Оливия позволила ему забрать свою тарелку, хотя она предпочла бы доесть оставшийся на ней кусочек очень вкусного мяса.

После очередной смены блюд она смогла наконец поговорить с человеком, сидевшим слева от нее. Однако Голов не должен был сидеть рядом с ней. Его социальное положение было довольно высоким, а ее – никаким. И графиня, сидевшая напротив, пояснила: внимание столь высокопоставленного и пользующегося благосклонностью императора человека – большая честь.

Оливия уже перекинулась с ним несколькими словами, когда уносили суп, но это были обычные, ничего не значившие любезности.

Да, ей очень нравится Санкт-Петербург. Нет, у нее пока не было возможности осмотреть его потрясающие церкви. Нет, она ничего не слышала о ярмарках, которые проводились на этой неделе в честь дня какого-то святого.

Но теперь-то она решила использовать свой шанс. Голов должен был поверить в реальность угрозы царю.