Лора Лэндон - Уловки любви

— Ты подумала, что будешь делать, если забеременеешь?

У Грейс захватило дух. О такой возможности она даже не подумала.

— Этого не случится.

Ханна покачала головой.

— Мне очень жаль, Грейс. Я понимаю, ты бы хотела для себя совсем не такой жизни.

— Никто из нас не получает все, чего хочется. Некоторым достается намного меньше, ты это знаешь не хуже меня.

Подруга быстро обняла ее, отстранилась, и ее лицо приняло серьезное выражение.

— У тебя есть какие-нибудь пожелания? Знаешь кого-то конкретного? Кому бы ты хотела отдаться?

Грейс залилась краской.

— Ханна, я не хочу, чтобы это был кто-то, кого я знаю. Хотя, поскольку я уже больше десяти лет не участвую в светской жизни Лондона, сомневаюсь, что такая вероятность существует. И я не хочу, чтобы он был моложе меня. Было бы просто неправильно отдать себя кому-то, кто такого же возраста, как мужья моих сестер. И самое главное… — Грейс потупилась. — Я не хочу, чтобы он был женатым.

— Ох, Грейс, как бы я хотела, чтобы тебе не нужно было это делать.

— Я тоже. — Немного поколебавшись, Грейс осторожно спросила: — Ты думаешь, я поставила слишком много условий? Как по-твоему, есть в Лондоне мужчина, соответствующий моим требованиям?

Ханна несколько раз прошлась туда и обратно по комнате, потом остановилась перед камином и стала смотреть на огонь. Грейс с тревожным напряжением ждала ее ответа. Наконец Ханна повернулась к ней и серьезно сказала:

— Да, Грейс, думаю, как раз такой человек есть. В четверг я пришлю за тобой мой экипаж. Будет нехорошо, если твой кучер станет всю ночь ждать тебя у черного входа в мой особняк, кто-нибудь может узнать твою карету.

— Спасибо, Ханна.

Грейс украдкой смахнула слезинку, которая посмела соскользнуть по ее щеке. Ханна прищурилась, ее лицо выражало суровую решимость.

— Мне надо было его убить, когда была такая возможность.

— Нет! — возразила Грейс. — Он этого не стоит!

Но какая-то часть ее втайне желала, чтобы кто-нибудь именно так и сделал.

Винсент Жермен, герцог Рейборн, сидел за своим массивным письменным столом из дуба и разбирался со стопкой бумаг. Все это были счета. И каждый из них — очередное свидетельство сумасбродства и расточительства его кузена. Когда же он чему-нибудь научится!

Рейборн в досаде потер подбородок. Последние шесть лет он был опекуном кузена, поскольку его отец умер, когда кузену было шестнадцать лет. Будучи ребенком, он рос, пользуясь излишней свободой. Но Рейборн надеялся, что когда его кузен повзрослеет, он перерастет и привычку к мотовству, станет достаточно зрелым, чтобы осознать ответственность. Что со временем он будет достоин носить имя Рейборна. Но пока что его траты с каждым месяцем становились все более безрассудными. Кевину было уже двадцать два года. Если срочно не принять какие-то меры, молодой человек так глубоко увязнет в долгах, что даже наследства, которое он должен получить в двадцать пять лет, не хватит, чтобы уберечь его от долговой тюрьмы.

Рейборн отодвинул стул и вскочил на ноги. Он посмотрел на письменный стол, потом в сердцах стукнул кулаком по растущей день ото дня горе счетов. Что он сделал не так? В чем допустил ошибку? Кевин был единственным Жерменом, которому предстояло унаследовать герцогский титул и возглавить династию Рейборнов. Винсент не хотел даже думать, что случится с накопленным их предками богатством, когда оно перейдет в руки его кузена.

Винсент чувствовал тяжесть на сердце, когда думал о том, с какой легкостью Кевин с его излишествами, карточной игрой и нескончаемой чередой любовниц может потерять все. Как процветающие имения быстро придут в упадок. Кевин уже сейчас промотал деньги, которые Винсент выдавал ему в качестве содержания. При одной только мысли об этом Винсента прошибал холодный пот. Он снова стал просматривать разложенные на столе счета, хотя знал их все наизусть. Счета за пару вороных коней, за изумрудное ожерелье и серьги, стоимости которых хватило бы, чтобы целый год содержать сотню семей. Многочисленные счета от полудюжины лучших лондонских модисток, которых набиралось на сотни фунтов, тысячи фунтов карточных долгов, счета за ведение хозяйства, счета от портных… Список продолжался и продолжался. Едва удержавшись от крепкого ругательства, Винсент взъерошил пальцами волосы в очень нехарактерном для него проявлении гнева. В это время открылась дверь.

— Ваша светлость, вас желает видеть мистер Жермен, — доложил с порога дворецкий.

— Спасибо, Карвер.

Жермен влетел в комнату с таким видом, как будто доклад дворецкого был формальностью, на которую у него в его напряженном графике не было времени. Винсент испытал знакомый прилив нежности — он чувствовал это всякий раз, когда видел кузена. Да и кого бы не привлек этот молодой человек с его энергией и жаждой жизни, составляющими неотъемлемую часть личности Жермена. И все же…

Винсент посмотрел на гору счетов на столе, потом бросил небрежный взгляд на кузена. Он был одет по последней моде, на нем были фрак изящного покроя, темно-серые брюки и жилет светло-серого оттенка. Винсенту с первого взгляда стало ясно, на что была потрачена какая-то часть его денег.

Но несмотря на элегантный дорогой наряд, молодой человек привлекал к себе внимание вовсе не одеждой. И не поразительно привлекательной внешностью, снискавшей ему расположение едва ли не всех женщин Лондона — как замужних, так и незамужних. Людей тянули к нему как магнитом беззаботное выражение его красивого лица и бесшабашный блеск глаз.

— Кевин, — приветствовал его Винсент.

— Ваша светлость.

Винсент надеялся увидеть в его лице хотя бы намек на серьезность, но не увидел ничего подобного. Он поднял руку и показал на один из двух обитых кожей стульев, стоящих напротив его письменного стола.

— Садись.

Кузен слегка поднял брови и громко вздохнул, выражая… скуку? — потом подошел к стулу и сел.

— Какое, хм, неожиданное удовольствие, ваша светлость. Хотя я не могу представить себе причину, по которой меня срочно вызвали.

— Вот как, не можешь? — Винсент взял со стола стопку счетов и положил Жермену на колени. — В таком случае, может быть, это послужит тебе подсказкой.

Кевин Жермен едва взглянул на счета и положил их обратно на письменный стол.

— Рейборн, мне двадцать два года. Ты же не ожидаешь, что я буду и дальше отчитываться перед тобой за каждый долг?

Он смахнул пальцем воображаемую ниточку с рукава фрака с таким видом, словно это было делом первостепенной важности.

— Нет. Не за каждый долг. Только за непомерные долги, которые намного превышают твое квартальное содержание.

— Квартальное содержание? Я тебе уже несколько лет твержу, что не могу жить на жалкие гроши, на которые, как рассчитывали ты и мой покойный отец, я должен существовать. Мне нужно поддерживать мое положение в обществе, соответствовать определенным стандартам.