Селеста Брэдли - Когда она сказала «да»

— Так тебе это нравится, — улыбнулась Калли, кокетливо вздыхая. Рен увидел краешек ареолы, показавшийся над вырезом, и едва не проглотил язык. Ткань вот-вот не выдержит!!!

Он выхватил из кармана кружева.

— Надень это!

Она презрительно пожала плечами.

— Ни за что! Это испортит линию лифа!

Рен шагнул к ней. Ближе. Еще ближе. Больше он не испытывал ревности. Все, чего он хотел, — повалить ее на диван и поцелуями стереть с губ понимающую улыбку. Стереть шутливый тон с языка, заполнив ее рот своей плотью, натягивавшей перед брюк.

Калли не отступила. Не отступила, пока он не вынул из жилетного кармана жемчужину, которую она отдала ему за первый вальс.

— Открой рот.

— Не посмеешь, — прошипела она.

Он коснулся жемчужиной ее губ.

— Открой рот.

Она нервно облизнула губы и встревоженно глянула в сторону бального зала, отделенного от ниши тонкой занавесью.

Может, он действительно зашел слишком далеко? Она не хочет…

Но тут их взгляды встретились. Ее глаза пылали. О да! Она хотела.

Его губы дернулись в улыбке.

Она открыла рот.

Он положил жемчужину ей на язык, наклонился и прошептал:

— Не двигайся, не издавай ни звука. Что бы ни случилось, ты не должна реагировать.

Она сжала жемчужину в губах, но не кивнула. И посмотрела в сторону. С таким же успехом она могла быть выточена из камня. Идеальная статуя Богини Весны.

Прекрасно.

Рен уронил трость на ковер и поднес к ее лифу отрезок кружева. Собственно говоря, он хотел только заставить Калли замолчать, пока приводит ее в приличный вид, но молчаливая покорность жены воспламенила кровь. Как всегда.

Рен медленно засунул кружево за вырез платья. Оно тоже было прозрачным, с таким тонким рисунком, что почти не закрывало сосков, норовивших выглянуть из-за выреза. Он спрятал их, при этом покатав между пальцами.

Они мгновенно затвердели, как затвердела его плоть. Мятежные розовые кончики продолжали рваться наружу, словно умоляя его о ласке. Стоило слегка их потянуть, чтобы они снова показались на свет. Нагнувшись, он принялся ласкать сосок, обводя его языком. А потом стал играть с маленьким влажным бутоном, пощипывая его и втягивая в рот второй.

Потом продолжал тянуть и сжимать соски, наблюдая за лицом Калли. Оно оставалось бесстрастным, но она ничего не могла поделать с участившимся дыханием. Он продолжал нежно щипать и перекатывать нежные холмики соблазнительной плоти.

— По ту сторону занавеси, леди Портер, собралось не меньше сотни человек. И все гадают, куда вы подевались. В любой момент кто-то может отдернуть покров и обнаружить вас в этом постыдном состоянии.

Он сильнее ущипнул сосок, глядя в ее каменное лицо. Еще сильнее. Она тихо охнула, не отводя глаз от точки за его левым плечом.

Он снова вытащил отрезок кружева и медленно провел по ее закаменевшим чувствительным соскам. Ее веки слегка дрогнули, и Рен ощутил, как по ней прошёл озноб вожделения.

— Заведи руки за спину.

Она не пошевелилась. Никакой реакции, как он и требовал. Поэтому он зашел за спину, отвел ее руки назад и обмотал кружевом. Сначала он хотел так и оставить тонкие путы, чтобы их можно было снять в любой момент.

Но темный прилив желания и жажды обладания уже поднялся в нем, и он затянул тугой узел. Она беспомощна и полуобнажена на собственном балу!

Вожделение становилось нестерпимым.

Она принадлежит ему.

Ему!

Одинокие годы, необходимость скрываться, подлое предательство превратили обычные мужские желания в нечто кипящее в глубине. Он не просто хотел ее. Он требовал! Должен иметь ее, иметь рядом, владеть и сделать так, чтобы она это знала.

Поэтому он связал ее и высвободил груди из тугого лифа. Прижал к стене ниши и припал к соскам. Жесткие руки тискали мягкую плоть, пока у Калли не перехватило дыхание. Он втянул ее в рот, нетерпеливо покусывая, алчно пожирая заживо.

Но этого оказалось недостаточно. Он хотел больше, намного больше. Если бы он мог вобрать ее в себя и оставить там навсегда, то и этого было бы недостаточно.

А она?

Он снова взглянул ей в лицо, по-прежнему замкнутое и отчужденное, но щеки ее горели, глаза блестели, а дыхание было прерывистым. Она возбуждена не меньше него.

Взять ее прямо здесь, распять на диване, и черт с ним, с платьем, черт с ним, с балом. Заставить ее вопить в десяти шагах от гостей?

ДА!

Или прижать к стене, заставить обхватить ногами его бедра, обнять связанными руками шею, стиснуть мягкую попку, пока он врывается в нее?

ДА.

Нет.

Она находится под влиянием момента, она изнемогает от вожделения. Она все позволит. И даже будет наслаждаться… сейчас. Но что будет потом, когда она предстанет перед возмущенными гостями в растерзанном виде, и все поймут, чем она только что занималась?

Он зарылся лицом в мягкую восхитительную грудь и попытался взять себя в руки. Она хотела его. Ее сердце билось под его ухом. Он ощущал теплый соленый аромат ее страсти, пробивавшийся сквозь платье.

Духи Калли сводили его с ума, вызывая воспоминания о вкусе ее тела. О жарком, мягком, влажном лоне.

Она стояла неподвижно. Ждала.

Всего лишь попробовать, отведать ее на вкус…

Он опустился на колени перед предметом своего желания и поднял зеленые юбки.

Калли прижалась голыми плечами к прохладной штукатурке стены и переплела пальцы. Это все, что она могла сделать, чтобы подавить голодный трепет, наплывавший на нее, как волны прибоя.

Ее соски пульсировали, все больше затвердевая в прохладном воздухе, наливались кровью и набухали над смятым шелком лифа.

О, как коварно он связал ее, поднял на темную вершину искушения и покорности, и все это во время первого бала!

И все же его притяжение, куда более сильное, чем скрученные канаты господства и подчинения, и желание, исходившее от самой ее кожи, удерживали ее на месте, удерживали в неподвижности, снова оставляли в его руках.

Взгляд Калли был устремлен на лучик света, сиявший сквозь дырочку в занавеске, но она уже давно ослепла. Связанные руки были неподвижны, ибо то, что он делал в маленьком темном пространстве, нельзя было назвать игрой.

Нет, он хотел от нее того, в чем отчаянно нуждался.

И не только он.

Она застыла как статуя. Волосы даже не растрепались. И все же тянулась к нему, жаждала его прикосновений, жаждала ощутить его плоть в себе. Бедра были мокрыми и скользкими от желания. И когда его горячие руки, скользнув по внутренней поверхности, обнаружили это, она едва не заплакала от облегчения.

Он осторожно подтолкнул ее, чтобы раздвинуть колени, но она не отреагировала. Заставила силой развести ее ноги и вздрогнула от восторга, когда он встал между ними и заткнул подол за вырез лифа. И только потом проник пальцами между ее набухшими, скользкими створками. Разыскивая и находя.