Сара Маклейн - Распутник

И пожалела еще сильнее, когда он метнулся к ней, как волк в ночи.

— Твоя земля? Вот как?

Это прозвучало мрачно и угрожающе. Пенелопа невольно отступила назад.

— Д-да.

— Ты и твой отец думаете, что сможете подцепить для тебя мужа с помощью моей земли?

Он знает.

Пенелопа постаралась подавить грусть, охватившую ее, когда она поняла, что он появился здесь ради Фальконвелла. А не ради нее. Он подходил все ближе и ближе, а Пенелопа пятилась, чувствуя, как перехватило дыхание, и пытаясь двигаться так же быстро, как и он. Бесполезно. Она замотала головой. Нужно отказаться от своих слов. Кинуться к нему и успокоить. Умиротворить дикого зверя, загонявшего ее в глубокий снег. Но ничего этого она делать не стала.

Она слишком разозлилась.

— Это не твоя земля. Ты ее потерял. А я уже нашла себе мужа.

Ему совсем не обязательно знать, что она не приняла предложение.

Он остановился.

— Ты замужем?

Она снова замотала головой, торопливо отодвигаясь от него, пользуясь моментом, чтобы увеличить между ними расстояние.

— Еще нет, но... очень скоро. И мы будем жить долго и счастливо здесь, на нашей земле.

Да что с ней такое? Слова вылетели сами, порывисто и быстро, и забрать их обратно уже невозможно.

Он снова надвинулся на нее, на этот раз очень сосредоточенно.

— Все до единого мужчины в Лондоне мечтают о Фальконвелле — если не ради земли, то просто чтобы взять надо мной верх.

Если она начнет двигаться еще быстрее, то рухнет в снег, но попытка того стоила — Пенелопа внезапно очень занервничала. Что с ней случится, если он ее поймает? Она споткнулась о корень дерева, спрятавшийся под снегом, и, вскрикнув, полетела навзничь, широко раскинув руки в неуклюжей попытке удержаться на ногах.

Он подскочил к ней, схватил своими большими сильными руками, поднял, прижал спиной к стволу большого дуба и прежде, чем Пенелопа смогла убежать, уперся обеими руками в ствол, удерживая, как в клетке.

Мальчик, которого она помнила, исчез навсегда.

А со сменившим его мужчиной шутки определенно плохи.

Он оказался близко. Слишком близко. Наклонился к ней. Его дыхание овевало ей щеку, только усиливая тревогу. Пенелопа перестала дышать, слишком сосредоточившись на исходившем от него жаре, ожидая, что еще он скажет. Он понизил голос до шепота:

— Чтобы заполучить его, они даже готовы жениться на перезрелой старой деве.

И тогда она его возненавидела. Возненавидела его слова, обыденную жестокость, с которой он их произнес. Подступили слезы.

Нет. Нет! Она не заплачет!

Не перед этим животным, ничем не похожим на мальчика, которого она когда-то знала. Того, о возвращении которого так долго мечтала.

Но не о таком возвращении.

Она снова начала вырываться, лягаться, пнула его ногой в икру достаточно сильно, чтобы с удовлетворением услышать стон.

— Пошел к черту! — прокричала Пенелопа, прекрасно понимая, что леди не ругаются, но не зная, как еще достучаться до этого жестокого незнакомца. — Что ты собрался сделать — оставить меня здесь, в снегу, чтобы я замерзла насмерть?

— Нет. — Слово, произнесенное ей прямо в ухо, прозвучало мрачно и чуть слышно. Он легко удерживал ее, пришпиленную к стволу.

Но Пенелопа не сдавалась.

— Что тогда? Похитишь меня? Будешь держать заложницей, чтобы обменять на Фальконвелл?

— Нет, хотя мысль не самая плохая. — Он стоял так близко, что она чуяла его запах, бергамот и можжевельник. Пенелопа замерла на мгновение, снова ощутив его дыхание на своей щеке. — У меня на уме кое-что похуже.

Она застыла. Ведь не убьет же он ее?

В конце концов, когда-то они были друзьями. Давным-давно, до того как он стал красивым, как дьявол, и таким же холодным. Нет, в два раза холоднее. Он ее не убьет. Но что же тогда?

Он погладил кончиком пальца ее стройную шею. Палец словно обжигал. У нее перехватило дыхание от этого прикосновения... такое греховное тепло и почти невыносимое ощущение.

— У тебя моя земля, Пенелопа, — прошептал он ей на ухо голосом низким, мелодичным, сбивающим с толку. Ее охватила тревожная дрожь. — И я хочу получить ее обратно.

Не следовало сегодня вечером уходить из дома. Какая она все-таки дура.

Если только она выживет, то больше вообще никогда не выйдет из дома.

Пенелопа, закрыв глаза, покачала головой, пытаясь справиться с сумбуром эмоций:

— Я не могу ее тебе вернуть.

Он провел ладонью по ее руке долгим ласкательным движением, крепко обхватил запястье.

— Зато я могу ее взять.

Она открыла глаза и наткнулась на его взгляд, черный в этой тьме.

— Что это значит?

— Это значит, моя милая, — с насмешливой нежностью произнес он, — что нам придется пожениться.

Вот теперь Пенелопу пронзило шоком, а Майкл перекинул ее через плечо и направился через рощу к Фальконвелл-Мэнору.

«Дорогой М.!

Просто не верится, что ты не рассказал мне, что тебя назначили старостой класса, и мне пришлось узнать об этом от твоей матери (она тобой очень гордится). Я потрясена и ошеломлена тем, что ты не захотел со мной поделиться... а то, что ты умудряешься не хвалиться этим направо и налево, меня очень впечатлило.

Должно быть, ты кучу всего не рассказываешь мне про школу. Я жду.

Всегда терпеливая П.

Нидэм-Мэнор, февраль 1814 года».

«Дорогая П.!

Боюсь, староста класса — не такое уж высокое звание для первого года обучения. Я все еще вынужден подчиняться прихотям более старших учеников. Но не переживай — когда меня назначат старостой в следующем году, я буду бесстыдно бахвалиться.

Рассказов и правда куча... но не для девочек.

М.

Итон-колледж, февраль 1814 года».

Борн представлял себе не меньше дюжины сценариев, оканчивающихся тем, что он утаскивает Пенелопу от отца и семьи и женится на ней, чтобы вернуть себе свою землю. Он планировал соблазнение и принуждение и даже (в самом крайнем случае) насильственное похищение.

Но ни один из этих сценариев не включал в себя засыпанную снегом женщину со склонностью к опасным поступкам и почти полным отсутствием здравого смысла, которая сама подойдет к нему глухой морозной январской ночью в Суррее. Она избавила его от многих хлопот.

Естественно, было бы глупо заглядывать в зубы этому дареному коню.

Поэтому он забрал ее с собой.

— Ты скотина!

Борн поморщился. Она колотила его кулаками по спине, размахивала ногами, и только их неудобное положение спасало его от того, чтобы расстаться с наиболее критичными деталями собственной анатомии. Хватило бы и одного удачного пинка.

— Сейчас же поставь меня на землю!

Он проигнорировал ее требование, напротив, перехватил одной рукой ее ноги и подтолкнул ее повыше. Она запищала и крепко вцепилась в его пальто, чтобы удержать равновесие. Борн снова положил ее на плечо, с удовольствием отметив сдавленное «о-о-о-й!», когда плечо врезалось в ее мягкий живот.