Барбара Картленд - Безжалостный распутник

Сиринга застыла в замешательстве. Затем надзирательница грубо повернула ее спиной к себе и принялась расстегивать пуговицы на платье.

Было нечто столь омерзительное в прикосновении чужих толстых пальцев к обнаженной коже, что Сиринга едва не закричала.

— Наверное, я умру, — сказала она, обращаясь к самой себе.

— Нет, они тебя не убьют, — успокоила ее надзирательница. — Тебя будут пороть до тех пор, пока ты не потеряешь сознание, после чего отнесут назад в камеру и бросят к моим ногам. Скажу тебе честно, эти порки — только лишняя забота на мою голову.

К этому моменту она уже расстегнула на Сиринге платье и принялась стаскивать его с плеч девушки.

Это было одно из красивых кисейных платьев, которые вдовствующая графиня приобрела у мадам Бертен. Подол юбки и плечи украшали кружевные оборки.

По узкой талии шла бледно-голубая атласная лента, в тон камням на броши, которую подарил Сиринге граф.

Наконец платье соскользнуло на пол, и Сиринга осталась лишь в шелковых нижних юбках, которые придавали пышность подолу платья, и тонкой муслиновой сорочке с кружевной каймой. Сорочка была прозрачная. Сиринга тотчас ощутила себя нагой и поспешила прикрыть грудь. Надзирательница жадными глазами посмотрела на сорочку.

— Когда тебя будут пороть, ее все равно с тебя стянут, милочка, — сказала она. — Ты смотри, не дай им забрызгать ее кровью, потому что я с удовольствием взяла бы ее вместе с платьем.

Сиринга закрыла глаза. Спорить было бесполезно.

— За тобой скоро придут, — заметила надзирательница, перекинув платье через руку. — Может, через час, может, через полтора. Как я всегда говорю, чем раньше, тем лучше. Потому что ожидание порки порой бывает похуже ее самой.

С этими словами она вышла из камеры. Несколько мгновений Сиринга стояла, ухватившись за край стола, как будто боялась упасть, а потом опустилась на колени и принялась молиться.

Голова в буквальном смысле раскалывалась от боли, которая стала совсем невыносимой. Впрочем, болела не только голова. Болело все тело, горло распухло так, что казалось, будто она вот-вот задохнется.

И все же она знала, что должна молиться, потому что, кроме молитвы, ей уже ничто не могло помочь.

— Я должна молиться, чтобы Господь даровал мне храбрость, — сказала она себе, — как унизительно будет, если я начну кричать, если стану молить о пощаде — о пощаде, которой мне все равно не дождаться. Я обязана быть храброй и не проявлять малодушия.

И все же перед глазами у нее стоял столб для порки, вкопанный посредине тюремного двора, столб, чья поперечная перекладина делала его похожим на крест.

— Боже, услышь меня, помоги мне. — Губы ее шевелились, но она не издала ни звука. — Боже, помоги мне быть храброй, помоги мне вынести то, что ждет меня, сделай так, чтобы я не закричала…

Она подумала о графе. Почему-то она была уверена в том, что в подобных обстоятельствах он проявил бы завидное мужество. Гордость не позволила бы ему унижаться. Стоило Сиринге подумать о графе, как ей тотчас становилось чуточку легче.

— Я люблю его, — сказала она себе. — Я его люблю.

И затем, в агонии, которая исходила откуда-то из глубин ее естества, она принялась молиться.

— О Господи, пусть он придет и спасет меня. Спаси меня, о всемогущий Юпитер, спаси меня!

Она едва слышно произносила слова молитвы, когда внезапно услышала, как в замке повернулся ключ и в коридоре послышались мужские голоса. За ней пришли! Пришли, чтобы отвести ее к столбу для порки, и теперь ее уже ничего не спасет!

Дверь распахнулась, и в комнату кто-то вошел. Сиринга застыла на месте, ни жива ни мертва от страха, однако все-таки заставила себя открыть глаза. О боже! В дверях застыл… граф!

Каким-то чудом она поднялась на ноги и попыталась радостно его приветствовать, но не сумела издать даже писка. Она шагнула ему навстречу, но в следующее мгновение откуда-то от пола поднялась черная тьма и накрыла ее с головой.

Граф успел поймать ее и на какой-то миг испугался, что Сиринга умерла.

Где-то далеко, в бесконечном длинном тоннеле, тихо и жалобно причитала женщина. Причитала долго, не переставая.

— Помогите мне! О Боже, помоги мне… пусть он придет и спасет меня… меня скоро повесят, и я буду качаться на веревке, пока не умру… меня высекут, но я не должна плакать, я должна быть такой же храброй, как и он… я не должна кричать… меня будут сечь, пока не выступит кровь… о Боже, спаси меня… о Юпитер! О всемогущий Юпитер! Он зол на меня… он не придет… как он только мог подумать обо мне плохо, ведь я любила его… я и сейчас люблю… он разгневан на меня… он ничего не понимает… Спасите меня! Меня хватают… я боюсь их рук!.. Спасите меня… спасите!

— Ты в безопасности, — раздался мужской голос. — Слышишь меня, Сиринга? Ты в безопасности.

— Он… он не понимает… он не знает, что я его люблю…

— Он все знает и понимает… Спи, Сиринга, постарайся уснуть.

— Итак, мисс Мелтон, думаю, моя помощь вам больше не понадобится.

Доктор Грешэм отошел от кровати, глядя на Сирингу. Она знала старого доктора с самого детства и всегда посылала за ним, когда не могла справиться с отцом.

— Я могу спуститься вниз?

— Да, когда пожелаете. Потому что вы вполне здоровы.

— Я здорова вот уже несколько дней.

— Нам нужно было в этом убедиться, — ответил доктор. — Всегда есть опасность, что болезнь может вернуться, и тогда вы передадите инфекцию другим людям.

— Я это знаю.

— Но ваша сиделка говорит мне, что вы вели себя благоразумно. Вы ходили по комнате, вы делали упражнения, которые я вам прописал, так что сейчас, когда вам разрешено выходить на свежий воздух, вы не должны испытывать неестественную усталость.

— Мне хочется лишь одного, — с улыбкой ответила Сиринга, — прокатиться верхом на Меркурии.

— Думаю, он уже ждет вас, — ответил доктор Грешэм. — Присылайте за мной, если я понадоблюсь. Впрочем, не думаю, что в этом будет необходимость.

— До свиданья, доктор, и огромное вам спасибо.

Няня проводила доктора до дверей, и, как только они за ним закрылись, Сиринга села в постели.

— Мне можно вставать! Мне можно выходить из дома! — вскричала она. — Ой, Нана, знала бы ты, как мне хочется покататься верхом на Меркурии!

— Погодите минуточку, мисс Сиринга, — ответила няня. — Его светлость оставил мне на ваш счет указания.

— Его светлость? — Сиринга буквально выдохнула эту фразу и тотчас уточнила: — А он здесь?

— Разумеется, его светлость здесь, — ответила няня. — Он был здесь все это время, пока вы лежали в постели.

— А я и не знала, — растерянно ответила девушка.

Она не стала признаваться няне, что боялась спрашивать о графе.