Джо Беверли - Искра соблазна

– Дары Сент-Мары, – предложил он. Но его прежняя беспечность исчезла.

– Замечательно! – обрадовалась она. – Нам нужно также подобрать больше материала. Как насчет Вестминстерского аббатства завтра? Там должны быть склепы. Мне кажется, там даже есть изображения известных монархов.

Она затаила дыхание, ожидая его ответа.

– Почему бы и нет?

– И еще надо посмотреть камеру пыток в Музее восковых фигур. – У них впереди было много дней, много восхитительных дней и их удивительный роман. – Спасибо, что привез меня сюда, Дэр. Мне и вправду нравится знакомиться с Лондоном. Хочется лучше знать окружающий тебя мир.

– Да? Иногда бывает умнее сидеть дома и не высовывать носа…

Она должна была задать этот вопрос:

– Ты жалеешь, что участвовал в битве при Ватерлоо, Дэр?

Он вздрогнул.

– Прости…

– Нет, все в порядке. Но у меня не было выбора, учитывая, что Кон должен был вернуться в армию.

– Но он же был солдатом с шестнадцати лет, не так ли?

– Он продал свой офицерский патент в 1814 году и считал, что навсегда покончил с этим. Но у него был опыт и подготовка, и он был очень нужен.

– Поскольку всех ветеранов отослали в Америку?

Он кивнул.

– У меня не было ни опыта, ни подготовки, но когда я понял, насколько ему ненавистна сама мысль о сражениях, я не мог остаться дома. Я был молод, здоров, и меня можно было пустить в расход.

Когда она запротестовала, он сказал:

– При тех обстоятельствах я мог бы остаться дома, только будучи неизлечимо больным или законченным трусом.

– Но это несправедливо. Никто из офицеров, не получивших должной подготовки, не сражался при Ватерлоо.

– Те, кто пытался получить направление туда, не имели поддержки, но я был сыном герцога со связями. Я мог туда попасть, так что я пошел, но это не было жертвой с моей стороны, Мара. Я помню свое яростное желание быть в центре событий.

– Но ты не жалеешь об этом? О, прости! Это глупый вопрос.

– Нет, вовсе нет. Не жалею. Любая победа складывается из миллионов маленьких действий. Возможно, то, что сделал я, сыграло свою роль. Помню, что я неплохо справлялся со своей работой.

Мара не была уверена, что стоило обсуждать все это, но она очень ценила то, что он делился с ней своими мыслями.

– А что ты делал?

– Скакал сломя голову из одного конца в другой, развозя донесения и приказы.

– Ты всегда был замечательным наездником.

К Дэру вернулась улыбка.

– Когда-то, помнится, ты называла меня сумасшедшим.

– Когда ты выиграл те скачки в Луте. Ты перепрыгнул через шлагбаум.

– Он был у меня на пути.

Мара не выдержала и спросила:

– Что произошло? Во время сражения.

Дэр пожал плечами:

– Если бы я знал. Думаю, я помню, как моя лошадь падает, но, кроме этого, трудно быть уверенным в том, что было реальностью, а что всего лишь результатом усиленных попыток вспомнить что-нибудь. По крайней мере, я ничего не помню о времени сразу после сражения, и, наверное, это к лучшему.

«А что ты помнишь из того, что произошло после? – хотелось ей спросить. – Ты попал в плен?»

Но в нем было что-то, что помешало ей задать этот вопрос. Наступила неловкая пауза.

– Вчера вечером ты впервые была в «Ковент-Гарден»? – спросил он.

Мара ухватилась за возможность поговорить на другую тему.

– Я вообще в первый раз была в лондонском театре.

– Тебе понравилась пьеса? И что, – спросил он несколько более веселым тоном, – ты имела в виду под наростами?

Она рассмеялась и рассказала ему про братьев Скилли. Затем Мара припомнила хорошую новость:

– Мы наконец-то пойдем в «Олмак» на следующей неделе. Ты там будешь?

– Боже, нет!

– Но кто же будет танцевать со мной?

– Половина мужчин в городе. Я буду поражен, если тебе хоть раз придется сидеть во время танца.

Она сморщила носик:

– Ну ладно, но это лишь потому, что я хорошо танцую.

– Это потому, что ты красивая и очаровательная.

Что-то внутри у нее сделало сальто.

– Да? Правда? – Она задержала дыхание, но он лишь ласково взглянул на нее, словно брат. – Ты же знаешь, леди нужно постоянно напоминать о ее очаровании.

– У тебя нет зеркала? – поинтересовался он.

– С собой нет.

– Заверяю тебя, что посещение этого ужасного Тауэра ничуть не приглушило твое сияние и не наполнило лицо морщинками. Твои губы все еще полные и розовые, твои глаза чистьте и яркие, а твоя фигура, насколько я вижу, – он провел по ней взглядом вверх и вниз, оставляя ощущение пламенных объятий, – столь же безупречна.

– Безупречна? – хмыкнула она, пытаясь заглушить колотящееся сердце. – К сожалению, все это изменится, когда пройдет моя юность.

– Нет, твоя красота вечна, Мара, поскольку время не властно над такими светлыми людьми, как ты.

Мара облизнула пересохшие губы, пытаясь прочесть его мысли по выражению лица.

– Это прозвучало не так, словно ты считаешь себя моим братом.

Она заметила, как он напрягся.

– Брат точно так же может оценить красоту сестры.

– Не думаю, что я бы стала описывать Саймона такими же словами.

– Надеюсь, что нет.

Мара медленно втянула воздух.

– Ты же знаешь, что я хочу сказать, Дэр. Мне кажется, я тебя люблю.

Лицо его стало непроницаемым.

– Ты просто жалеешь меня, Чертенок, а это совершенно другое.

Чертенок. Теперь это прозвище было ей ненавистно, при помощи него он ставил ее на место ребенка или своей сестры.

– Нет. То есть, конечно, мне жаль, что ты был ранен, что… тебе пришлось бороться с опиумом. Это все так несправедливо, но это все не то. Это самое удивительное чувство, как лихорадка, не знаю, с чем еще сравнить…

– С простудой?

Он пытался возвести между ними стену. Ей следовало бы замолчать. Слезы наворачивались на глаза, но она знала, что это лишь разрушит все.

– Прости, – сказала она. – Я тебя смутила. Теперь ты, наверное, никогда больше не захочешь меня видеть.

– Разумеется, нет. То есть, разумеется, захочу. Черт, Мара…

– Не надо. – Она нашла выход из ситуации и поспешила ухватиться за него. – Наверное, ты прав, и все это пройдет. Я постоянно влюбляюсь, а потом перестаю любить, – солгала она. – Помню, как я практически не уезжала из Луга, потому что по уши влюбилась в местного врача. А затем я чуть не в беспамятстве валялась в ногах у сэра Ричарда Джаспера.

Она болтала в том же духе и дальше, преувеличивая детские влюбленности и придумывая новые, а также присваивая себе все необдуманные поступки и глупое поведение друзей и соседей. Дэр, наклонив голову и удивленно подняв бровь, не отрываясь смотрел на нее. Она сгорала от стыда.

Когда карета остановилась, дом Эллы показался ей раем. Даже дождаться, пока лакей откроет дверцу, было пыткой. Дэр уже вышел из кареты и ждал рядом, чтобы сопроводить ее до двери. Лучше бы он отпустил ее одну. Ей хотелось убежать и выплакать свое горе.