Алисса Джонсон - Леди-наследница

Гидеон сомневался, что нескольких недель хватит, чтобы отшлифовать манеры, которые игнорировались столько лет, но почел за лучшее не высказывать своих сомнений вслух.

— Нам надо будет выехать в Лондон как можно раньше, если вы хотите нанять приличную модистку, найти учителя танцев и так далее. Сколько времени понадобится, чтобы найти того, кто будет ухаживать за хозяйством, как вы полагаете, дня два-три?

— Три дня? — Лилли покачала головой. — О нет. Мы никак не можем повезти Уиннифред в Лондон через три дня. Ее привычки слишком укоренившиеся. Мне понадобится самое малое три недели.

Он положил вилку.

— Это невозможно.

Слова вырвались быстро и, следует признать, чуть грубовато. Три недели? Он приехал в Шотландию с намерением найти мисс Блайт, доставить ей недоплаченное денежное содержание и убедиться, что она устроена с подобающим комфортом. На все про все он отводил не более двух дней в ее обществе. Он человек уступчивый и готов накинуть пару дней, принимая во внимание обстоятельства, но три недели исключительно под его попечением — об этом не может быть и речи.

— Уверен, вы вполне хорошо справитесь с этим в Лондоне, — добавил он, как надеялся, подбадривающим тоном. — Моя тетя…

— Лорд Гидеон, — терпеливо прервала его Лилли. — Уиннифред приехала сюда тринадцатилетним ребенком, воспитанным чередой равнодушных гувернанток, нанимаемых рассеянным отцом. Это было двенадцать лет назад, и это одно из ее последних соприкосновений с изысканным обществом.

— Наверняка деревня может предложить какое-то подобие светской жизни.

— Викарий и его жена, мистер и миссис Ховард, безраздельно властвуют над небольшим обществом Энскрама, и нас никогда не приглашали присоединиться к их избранной группе друзей.

— Почему? Наверняка, когда вы только приехали…

— Потому что в нашу первую неделю здесь, когда миссис Ховард пришла с визитом, Уиннифред заявила ей, что пусть викарий не ждет, что она будет в воскресенье сидеть на деревянной скамейке.

— А она сказала почему?

— Насколько я помню, она объяснила, что прочла Библию от корки до корки и нигде нет ни строчки насчет того, что допуск на небеса зависит от воскресного просиживания задницы.

Он выдавил улыбку.

— В защиту Уиннифред следует сказать, что это действительно так.

Она мягко взглянула на него.

— Ей требуется время для должной подготовки.

Он постучал пальцем по столу.

— И почему это вы, дамы, всегда делаете из сезона какое-то спортивное состязание?

— Для незамужней леди так оно и есть. — Она выжидающе вскинула брови. — Так вы дадите нам три недели?

Поскольку он только что дал слово, что у них будет все, что ни пожелают, то уж никак не мог сказать «нет». Не мог, не отказавшись от притязаний на честь и право называться джентльменом.

В сущности, его деликатно приперли к стенке, и внезапно реакция Уиннифред на требования подруги перестала казаться ему такой уж возмутительной.

По сути дела, мысль о том, чтобы громко выругаться, показалась Гидеону весьма привлекательной.

К несчастью, у него не было извинения для такого прискорбного проявления невоспитанности.

Он согласно кивнул, извинился и пошел успокоить себя длительной прогулкой.

Уиннифред стояла перед поваленной оградой, коза Клер — рядом с ней, в руке Фредди был зажат молоток, а на лице явно написано раздражение. Уступив требованию Лилли насчет лондонского сезона, она отправилась в конюшню, где хранились инструменты, а оттуда — прямиком к ближайшему поломанному участку забора. И не важно, что эту часть пастбища они редко использовали, она была твердо намерена поколотить по чему-нибудь.

А учитывая ее теперешнее настроение, велика была вероятность того, что она расколотит это что-нибудь на мелкие щепки. Осознав это, она с раздраженным ворчанием бросила молоток на землю. Не в ее привычках крушить что-то в приступе злости. И она никогда не позволяет себе вспышек раздражения, если что-то выходит не так, как ей хотелось бы.

Но ей-богу — лондонский сезон?!

— Взрослые мужчины и женщины, красующиеся друг перед другом, как стая павлинов, — проворчала она.

Она презирает павлинов. Как-то раз они с отцом гостили в большом загородном особняке, где проводился один из тех редких приемов, на которых допускали детей — не приглашали, но позволяли присутствовать. Там было шесть павлинов, и каждый из них из кожи вон лез, чтобы перекричать и перещеголять другого. В ее представлении поведение представителей высшего света мало чем отличается от этого.

— Козы лучше, — заявила она Клер. — Умные, преданные, забавные — весьма практичные животные. Ты со мной согласна?

Клер мелкими шажками подбежала, чтобы понюхать молоток, затем, очевидно, придя к заключению, что он несъедобный, протопала назад и легла.

— Во всяком случае, умнее павлинов, — пробормотала Уиннифред.

Она наклонилась, чтобы погладить козу по голове, потом выпрямилась и повернулась лицом к мягкому ветерку. Она вдохнула теплый воздух, закрыла глаза и вспомнила ту давнюю поездку, когда они с Лилли прибыли в Шотландию. Она была тринадцатилетней девочкой, горюющей, напуганной и гадающей, какой холодный прием ожидает ее в конце путешествия. То, что прием может быть теплым, как-то не приходило ей в голову.

Никто никогда не был особенно рад видеть Уиннифред Блайт.

Отец в течение своих нечастых визитов между охотничьими вылазками в тех запущенных имениях, куда их в то время допускали, приветствовал ее с неизменным выражением недоумения и разочарования, словно никак не мог уразуметь, каким образом на его попечении оказалась маленькая девочка.

Гувернантки взирали на нее с нетерпением. Лорд Энгели встретил ее с открытой враждебностью, а леди Энгели — с фальшивыми улыбками в присутствии других и с нескрываемым презрением наедине. Даже Лилли поначалу — что и понятно — была подавлена неожиданно свалившимся на нее бременем заботы о новой подопечной.

Как-то отнесутся к ней хозяин и хозяйка Мердок-Хауса? Как к обузе? Как к незваной гостье? Как к чему-то, что надо терпеть или забыть? Придерживаясь мнения, что лучше быть забытой, чем презираемой, она надеялась на первое.

И в каком-то смысле ее желание исполнилось.

По приезде их никто не встретил. Их не ждало ничего, кроме заросших полей, заброшенных надворных построек и тихого каменного дома, в котором почти не было мебели.

Лилли в изумлении ходила из комнаты в комнату, словно ожидала, что кто-нибудь вдруг выпрыгнет из-за пыльных портьер и признается, что это была грандиозная шутка.

Но Уиннифред стояла на улице в свете заходящего солнца и слышала то, чего не слышала Лилли.