Барбара Картленд - Оттенки страсти

Надо сказать, что разговоры на сказочную тематику всегда были скучны Питеру, а потому он, сославшись на то, что ему надо взглянуть на лошадей, ретировался на конюшню, оставив жену с братом наедине. А те с удовольствием продолжали вспоминать свои любимые детские сказки о гномах, русалках и нимфах, обитающих в горных ручьях. Впрочем, довольно скоро Мона поняла, что сказочные персонажи – это для Алека всего лишь повод поговорить о ней, да и сам разговор, чем дальше, тем больше, стал смахивать на легкий флирт, что Мона, впрочем, списала на французские корни Алека. И, тем не менее, некоторые его реплики вызывали у нее откровенное смущение. Она краснела и терялась, не зная, что сказать в ответ.

Сходство младшего брата с Питером сильнее всего проявлялась в мелочах, в тех неуловимых жестах и движениях, в привычках, которые близкие родственники копируют друг у друга или унаследуют от общих предков. Да, Алек был похож на ее мужа, но это сходство не было таким уж ярко выраженным, чтобы сразу же признать в нем близкого родственника Питера. Пожалуй, различие характеров сводных братьев – вот главное, что делало их такими разными, в том числе и внешне, при всем фамильном сходстве в чертах лица и фигурах. Алек относился к числу людей, про которых говорят «душа нараспашку». Во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Но уже на второй выяснялось, что он упрям и капризен до взбалмошности. Ему нравилось играть чувствами – увы! – не только и не столько своими, что снискало ему в обществе весьма нелестную репутацию. Но было в этом человеке и много хорошего. Так, вопреки тому, что твердили злые языки, дети и животные Алека просто обожали. Его безукоризненная обходительность с дамами была общеизвестна, ибо не имела возрастного ценза и прочих ограничений. И с древними старушками, и с дурнушками неопределенного возраста он был не менее галантен и учтив, чем с самыми расписными красавицами. Впрочем, все изгибы и изломы его характера можно было бы изучать бесконечно, ибо в каждом человеке, как известно, намешано всякого, и хорошего, и плохого.

Визит Алека к родственникам, планировавшийся всего на одну ночь, затянулся на целую неделю. Он как-то сразу обжился в Тейлси-Корт и почувствовал себя в замке, как дома: стал распоряжаться чужими делами и планами, максимально приспосабливая их к собственным причудам и прихотям. Но это отнюдь не казалось беспардонным, ибо проделывал он все так мило и по-детски простодушно, что трудно было обижаться на гостя, не говоря уже о том, чтобы сердиться на него. Погода стояла прекрасная, а они, все трое, были молоды и полны энергии и сил. Мона уговорила одну из соседок составить ей пару для игры в теннис. И они вчетвером часами гоняли с ракетками на теннисном корте, пока женщины не начинали молить о пощаде, уверяя, что совсем обессилили. А потом всей компанией забирались в гоночный автомобиль Алека и за пять минут преодолевали те самые пять миль, которые отделяли поместье от моря. Быстро сбрасывали с себя одежду где-нибудь в укромном гроте на берегу и отчаянно бросались в довольно прохладные морские волны. Зато сколь несравненные ощущения испытывал каждый в этот миг! Как заметил однажды Алек, когда входишь в холодную воду, то буквально слышишь, как из тебя с шипением выходит тепло.

Питер на всю свою оставшуюся жизнь запомнил момент, когда впервые увидел Мону в купальном костюме. Купальник из темно-зеленого шелка плотно облегал ее точеную фигурку, маленькая головка красиво сидела на прямых плечах, делающих ее похожей на грациозного мальчика-подростка. И вместе с тем в облике Моны было столько женственного, столько неуловимого и трудно объяснимого очарования, что Питеру она показалась прекрасным сновидением. А когда она с веселым смехом устремилась навстречу волнам, впечатление еще более усилилось. И он чуть не со страхом наблюдал за тем, как она все дальше и дальше уплывает от берега, словно и в самом деле собирается нырнуть в одну из набегающих волн и скрыться от него навсегда в своем подводном дворце.

А ведь и в самом деле Ундина! Настоящая русалка, думал он. Недаром ей так идут все зеленые и голубые тона. И сокрушался, что это прозвище придумал жене не он, а его брат Алек. Ему хотелось броситься вслед за Моной, схватить ее на руки и унести подальше от всех людей, туда, где будут только они одни. Он и она. И там он обязательно скажет ей, что она навсегда принадлежит ему, а он – ей. А еще он прошепчет ей на ухо, что она самая прекрасная женщина на свете и что… Но разве скажешь такое вслух!

А вот Алек! Проказник Алек только то и делал, что рассыпался в бесчисленных комплиментах, и по его насмешливому тону трудно было понять, говорит он серьезно или шутит в своей привычной, слегка саркастической манере. Держа свояченицу за нежную белую ручку, он помогал ей выбраться на берег и не переставал при этом сыпать восхищенными возгласами, шутками и остротами, которые заставляли Мону смеяться, и ее смех серебристым колокольчиком рассыпался и звенел вокруг.

Но стоило Моне заметить грусть на лице мужа, и она тут же изящным движением высвобождала свою руку и бежала к Питеру. Разве можно допустить, чтобы даже маленькое облачко омрачало такой солнечный, погожий день?

– О чем задумался, дорогой? – с нежностью спрашивала она, беря его за руку. И в этот момент испытывала к мужу чувства, схожие с материнской любовью. Так мать хочет защитить своего малыша и подбодрить его, когда тот, попав в незнакомую компанию, растерянно стоит в одиночестве, не зная, куда идти и с кем заговорить. – Пойдем, поплаваем вместе. Ты же знаешь, без тебя я ни за что не рискну заплыть слишком далеко.

И вот уже он снова бесконечно, невыразимо счастлив, он подхватывает свою красавицу жену на руки и несет к воде. Жизнь снова прекрасна и полна чудес. На некоторое время он замирает у кромки воды, с Моной на руках, а потом она с веселым смехом спрыгивает в воду и устремляется вдаль.

– Нет, завтра я точно уеду! – лениво процедил Алек, удобно устроившись в глубоком кресле и пуская в потолок клубы сизоватого дыма.

– Ты твердишь это уже целую неделю! – пошутила Мона рассеянно, занятая компоновкой букетов из цветов, которые она только что нарезала в саду. – Как ты думаешь, для этой китайской вазы больше подходят розы или голубой дельфиниум?

– Розы! – так же рассеянно отвечал Алек. – Нет, на этот раз, правда. Завтра мне во что бы то ни стало надо быть в Лондоне. Хоть разверзнутся небеса, а я должен ехать. Но мой бог! Как же мне не хочется уезжать! Ты будешь скучать по мне, Ундина?

– Буду-буду! – шутливо пообещала Мона. – Но знай, мы с Питером всегда рады видеть тебя здесь.

– Ах, перестань, ради бога, говорить противным голоском образцово-показательной жены! – неожиданно вспылил Алек. – И сотри, пожалуйста, с лица это дурацкое выражение гостеприимной хозяйки.