Тадеуш Доленга-Мостович - Три сердца

«Значит, это любовь… это любовь… Я люблю, я люблю…»

И все сильнее Кейт сжимала руки вокруг его шеи. Он подхватил ее и, прижав к груди, осыпал поцелуями глаза, губы, щеки, волосы.

— Кейт… Кейт… Кейт… — повторял он и ничего больше сказать не мог.

И в этом одном слове, в этом единственном имени было заключено для него все: и безграничное счастье, и вся жизнь, и целый мир.

Он держал ее в объятиях, целовал ее губы, о которых мечтал годами, для которых жил с ранней молодости, за возможность целовать которые боролся с собой и судьбой, которым всем обязан, ради которых выбрался из низов, развивая свои умственные способности, обогащая свою душу…

Вся его прошлая жизнь, мечты днем и ночью, дни постоянного, упорного труда самоучки, который ногтями впился в достижение сумасшедшей, казалось, нереальной цели: добиться ее, недосягаемой, гордой, красивой и неприкосновенной, как святыня, как королева из детских сказок.

Пруды четыре года назад. В светлом платьице стоит пани Кейт, еще почти ребенок, подросток, и говорит, отдает распоряжения. Как трудно было сосредоточить внимание на ее словах, запомнить их и не потеряться в звуке ее голоса, блеске ее волос и сапфировых глаз, движении губ, каждом проблеске ее обаяния. Как трудно было удержать свой взгляд, чтобы не обнаружить своих чувств, и в то же время повторять данную себе клятву: я добьюсь ее, я стану достойным ее.

И позднее, ежедневно и везде, повторял эти слова приказчик Матеек, Матюсь, маленькое колесико в администрации имения Пруды, отважившийся на дерзкую надежду.

И эта надежда оправдалась. Исполнилось его желание, он, тот самый Матюсь, добился ее, держит ее в своих объятьях, а она, прильнув к нему, дарит свои поцелуи. Да, он — Матюсь, потому что не чувствует себя никем другим, потому что покорил ее не полученным неожиданно титулом, богатством, а собой, теми способностями, которые развивал для нее, характером, который формировал для нее, тем желанием совершенствоваться, которое она разбудила в его душе подчиненного конторщика…

Он был уверен в этом, равно как и в том, что сам он не изменился даже в малейшей степени. И если бы сейчас кто-нибудь эту уверенность в нем поколебал, то тем самым поколебал бы его счастье.

Отдышавшиеся от поцелуев, они молча сидели, прижавшись и нежно сжимая руки друг друга. В комнате царила тишина. Так проходили секунды, минуты, а может быть, часы, а может, и годы, потому что воспоминания измеряют время и лучше, и глубже, чем часы. Воспоминания измеряют время значительнее.

Именно бой часов заставил их очнуться, вернул к реальности, действительности. Часы пробили полночь.

Кейт заглянула в глаза Роджера и встала. Они продолжали молчать, точно боясь, что каждое произнесенное слово будет слишком громким, что может грубо прозвучать ноткой диссонанса в том волшебном настроении, когда лишь одни чувства таинственно разговаривают между собой, а сердца своим ритмом передают только им известным ключом бесконечные послания.

Роджер подал Кейт шляпу и надел свою. На улице он взял ее под руку. Они шли долго, пока не поймали такси. В машине их губы встретились еще раз.

Прощаясь, Роджер задержал ее руку.

— Кейт, — произнес он тихо.

— Люблю, — ответила она и быстро нырнула в ворота.

Подымаясь по лестнице, Кейт закусывала губы, чтобы громко не рассмеяться, чтобы не крикнуть. Она не задумывалась о том, что возвращается домой, что в том доме есть человек, который называется ее мужем, что она не свободна и не может распоряжаться своей судьбой.

Она была счастлива, безгранично счастлива.

Машинально открыв дверь и нигде не зажигая свет, она на ощупь прошла к себе в комнату. Ей навстречу из кресла встал Гого. Его вид так испугал ее, что она отпрянула назад. Но через мгновение пришла в себя, измерив его холодным взглядом.

— Прошу оставить меня, — произнесла она тоном, каким отдают распоряжение слугам.

Гого не шелохнулся. Его лицо налилось кровью.

— Откуда вернулась? — спросил он хриплым и угрожающим голосом.

Кейт, не глядя на него, снимала шляпу и перчатки.

— Это не может касаться тебя, — ответила она спокойно.

— Однако, видимо, касается, если спрашиваю.

— Ты забываешь о нашем договоре, — заметила она. — Я не собираюсь с тобой разговаривать и прошу оставить меня в покое.

— Наш договор не предусматривал таких… таких выходок, — взорвался он.

— Он предусматривал, что ты не будешь навязываться. Мне следовало давно привыкнуть, что ты никогда не выполняешь своих обещаний.

— Это бесстыдство! — заорал он.

— Поскольку ты не выполнил их, я сделаю соответствующие выводы.

Гого рассмеялся.

— О, не так быстро и не так просто, моя дорогая! Не так просто! Скорее я посажу тебя под ключ, чем позволю позорить мое имя по гостиницам или квартирам! Не притворяйся святошей! Я точно знаю, чем ты занималась и с кем! Да-да, знаю, с кем…

Сделав паузу, он проскандировал последнее слово, слово, которым изводил себя уже не менее часа:

— …пу-та-лась!

Кейт, не проронив ни звука, взяла шляпу, подошла к зеркалу и стала надевать ее.

— Не воображай, что я тебя выпущу! — прокричал он. — У меня, пожалуй, есть право не позволить своей жене шататься по ночам.

— У тебя по отношению ко мне нет никаких прав, и мне казалось, что ты это уже понял.

— Не понял и не пойму. Я могу не приходить к тебе в постель, могу согласиться на то, чтобы ты воспринимала меня как пустоту, считала тем, кем тебе нравится, но ты же не можешь быть настолько лицемерной, утверждая, что наш договор давал тебе право изменять мне!

— Я этого не утверждаю, — пожала плечами Кейт.

— Так где ты была до часу ночи?!

Она взглянула на него с невозмутимым спокойствием.

— Мне не хочется отвечать тебе на этот вопрос.

— Ах так!

— Ты можешь только спросить меня, изменила я тебе или нет. Если задашь такой вопрос, то получишь отрицательный ответ: нет, не изменила, и это все.

— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

Кейт улыбнулась, оттого что это позабавило ее.

— О, нет, вовсе нет. Не думаю, что существует на свете что-то, что меня бы интересовало меньше, чем твоя вера. Мне это совершенно безразлично.

— А вот мне не безразлично! — крикнул он. — Мне нужны доказательства!

— Ты смешон. Если они нужны тебе, так ищи.

— Они есть! Хитростью отправляешь меня в театр, а сама тотчас же уходишь. Куда? Наверняка на условленное ранее свидание с мужчиной и возвращаешься после полуночи. А в каком состоянии?! Взволнованная, разгоряченная, полыхающая! Может, станешь возражать?

— Вовсе нет. Я с удовольствием соглашусь.

— Итак, разве это не доказательства? Не это ли неопровержимые доказательства, тем более, что я знаю, с кем ты была?! Я должен сказать?