Тадеуш Доленга-Мостович - Три сердца

Гого нахмурился.

— Я благодарен вам, но моя жена, наверняка, никогда вас об этом не просила.

— Разумеется, нет, — подтвердил Тынецкий. — Тем не менее я могу видеть, что в последнее время у нее бывают тяжелые минуты. Точнее говоря, она несчастна и несчастна, живя с вами и по вашей вине.

Гого нервно отодвинул свой стакан.

— Вы хотели меня увидеть, чтобы познакомить со своими выводами?

— Нет, только для того, чтобы поговорить с вами о будущем пани Кейт.

— Но, простите, у меня нет оснований разговаривать с вами, к тому же у меня есть доказательства, неоспоримо свидетельствующие о том, что она не нуждается в вашей заботе. Если у вас были какие-то заблуждения на этот счет, то, я думаю, несколько слов, написанных ее рукой, полностью развеют их.

Он вынул из кармана записку Кейт и подал Тынецкому. С нескрываемым удовольствием Гого всматривался в его лицо, которое вытягивалось в какую-то болезненную гримасу.

Возвращая записку, Тынецкий сказал:

— Меня удивляет ваша предусмотрительность, которая подсказала вам запастись даже такого рода… документом. Однако вы ошибаетесь, считая, что это может оказать какое-то влияние на наш разговор и наше дело, которого хочу коснуться. Речь не идет о согласии пани Кейт и разрешении заниматься ее судьбой, а о ней самой.

— И все-таки… — начал Гого.

— Позвольте мне закончить. Так вот, независимо от того, позволит ли пани Кейт когда-нибудь выступать от ее имени, получу ли я какую-нибудь выгоду за свой поступок или нет, я намерен сделать вам предложение, которое, как мне кажется, заинтересует вас. Простите меня, но я буду совершенно откровенен, потому что считаю, что искренность в данном случае необходима.

— Сделайте одолжение, — буркнул Гого.

— Мне известно, что Кейт несчастна с вами. Лучший выход для нее — развод. Я не знаю, любила ли она вас, выходя замуж, но знаю, что сейчас не любит, да и для вас это не новость.

— Предположим. Но вы упоминали о каком-то предложении.

Тынецкий кивнул головой.

— Да, но я не хочу быть неправильно понятым, и для меня это не торговая сделка, а просто, скажем, компенсация.

— Не понимаю, — заинтересовался Гого.

— Вы постоянно жалуетесь, что вам не хватает денег, делаете долги, твердите, что не можете привыкнуть к материальным ограничениям, которых вы не знали до двадцати восьми лет, пока были хозяином Прудов. Вы мечтаете путешествовать и жить за границей.

— И что из этого?

— Скажите, как бы вы ответили воображаемому волшебнику, который сказал бы, что возвращает вам Пруды, сахарный завод, деньги, словом, все, чем вы когда-то владели?

Гого усмехнулся.

— К сожалению, нет такого волшебника.

— Как сказать, а если есть?

— Вы шутите, — едва слышно произнес Гого.

— Я говорю серьезно.

— Вы согласны отдать Пруды?

— Да. Пруды, сахарный завод, деньги, все. Себе я бы оставил дом, который вы назвали лачугой, и каких-нибудь двести тысяч. Вы бы распоряжались многомиллионным состоянием. Вы сможете горстями разбрасывать деньги, устраивать жизнь по своему усмотрению, удовлетворять все свои привычки и желания.

— Не могу поверить, — сказал Гого дрожащим голосом.

— А вы попробуйте.

— И что же вы хотите взамен?

Тынецкий медленно, но четко заявил:

— Прежде всего, вы дадите жене развод. Во-вторых, сразу же после оформления всех формальностей о разводе уедете. И еще: вы никогда не будете преследовать пани Кейт.

Воцарилось долгое и тягостное молчание. Гого был совершенно ошеломлен неожиданным предложением Тынецкого. Сотни противоречивых чувств отозвались в нем. Он не мог определить, счастье или оскорбление встретило его, должен он обеими руками ухватиться за эту возможность или с достоинством отказаться. Перспектива, развернутая перед ним Тынецким, разбудила в нем все мечты и желания, которые суровая действительность диктовала ему гасить в себе. И вот сейчас они воспламенились еще с большей силой. Быть богатым, не задумываться о расходах, поражать людей своей изобретательностью в выборе развлечений, щедростью, изысканностью пристрастий… Вернуться к старым знакомым, вращаться в высших кругах зарубежных магнатов, жить весело, беззаботно, по-барски. Оказаться в том мире, где тебя оценят, где ты будешь желанным, и забыть всех из нынешнего окружения, которые его едва терпят и презирают, для которых какой-то мазила Хохля или рифмоплет Стронковский во сто крат важнее и достойнее.

В возбужденном воображении перед глазами Гого возникали чарующие картины будущего: изысканные балы в посольствах, приемы в садах резиденций английских лордов, роскошные отели, клубы, пляжи, выезды на охоту в Индию и Африку, Эпсом и Аскот, Брайтон и Ривьера, Майами, рой слуг, сверкающие автомобили, прогулки на яхтах…

Лихорадочные мысли теснились и кружились в нетерпеливой радости. Где-то в глубине сознания начинали зарождаться планы: маленький замок в Шотландии, вилла в Ницце, путешествие в Австралию.

А с другой стороны, непреодолимым бременем тяготили все-таки условия Тынецкого. Расстаться с Кейт и расстаться навсегда. Отказаться от нее. Не то же ли самое, что обречь себя на пожизненное отчаяние, на постоянную тоску и безнадежную пустоту?.. Отказаться от Кейт… отказаться от… ради богатства во имя веселой и бурной жизни. А откуда ему знать, утешит ли его это богатство или вместо радости его ждут лишь страдания?

«Я никогда не перестану ее любить, — думал Гого, — никогда не забуду ее».

Действительно в последнее время его жизнь была полосой мучений, действительно каждый день, каждый час Кейт угрожала, что уйдет, и он отчетливо понимал, что ее чувства он уже не вернет, но все еще оставалась искорка надежды, и этой надеждой можно было жить, а еще он мог бороться за нее, мог видеть ее. Если бы она его бросила, если бы даже, то и тогда это не было бы равнозначно его добровольному отказу от нее. И ему не надо было бы уезжать. Прислушиваясь к общественному мнению, Кейт позволила бы видеть ее время от времени.

Принимая предложение Тынецкого, он не просто отказывался от Кейт. Как он будет выглядеть в ее глазах? Эта мысль была для него пощечиной, ведь тогда у Кейт были бы основания презирать его и считать негодяем. Да, у нее было бы право сказать, что он по сути продал ее Тынецкому. Самое постыдное, что можно придумать!

Лицо Гого стало пунцовым. Так скажут она, Тынецкий да и все.

«Уеду и их не услышу, но уеду опозоренный, с клеймом негодяя, и кто знает, не последует ли это мнение за мной, не настигнет ли меня и не станет ли известно моим зарубежным друзьям».

Он закусил губы и решительно подумал: «Нет, я не могу принять это».

И в эту минуту решения он вдруг почувствовал мучительную тоску: вот и развеялись все сны о настоящей, светлой и прекрасной жизни, сны, осуществление которых зависело только от него. А что ждет его в будущем?.. Серая, тяжелая жизнь, считаясь с каждой копейкой и оставаясь в глазах общества нулем, ничем… Кейт, Кейт, ненавидящая его Кейт, которая в любой день может бросить его.