Сильвия Дэй - Испытание страстью

Ему была ненавистна горечь, просочившаяся в его тон, но мучительный спазм в глубине живота не позволял ему говорить беспечно. Во всяком случае, об этом.

Казалось, он готов пожертвовать для нее всем, кроме самого важного — своего сердца. Особенно теперь, когда понял, что сам в корне изменился, что прежняя жизнь теперь закончилась для него навсегда.

— Алистер…

Джессика резко повернулась к нему, держась свободной рукой за поручень. Ее спина была прямой, как шомпол, голову она держала высоко. Во всей ее позе чувствовался вызов, и это породило соответствующее волнение в его теле.

— Я чувствую, что вы хотите уменьшить свое уважение ко мне или получить повод для отступления.

Отступить? Сама эта мысль была абсурдной. Он так же не мог оставить ее, как не мог изменить свою привычку дышать. Найти опору, за которую он боролся всю жизнь, а теперь отказаться от нее, он не смог бы никогда.

— Что, как вы полагаете, могло умерить мою одержимость вами? Просветите меня, чтобы я знал, что следует скрывать от вас, дабы вы не потеряли интереса ко мне. Конечно, если вас не отвратил мой рассказ о продаваемых мною ласках. А может быть, я притягателен для вас именно потому, что грешен, что вызываю отвращение?

— Прекратите, — зашипела Джесс, останавливая его взглядом прищуренных глаз. — Мне неприятен ваш тон. — Она вырвала у него руку и отвернулась. — Увидимся завтра, Алистер, и молитесь, чтобы после хорошего ночного отдыха ваше настроение улучшилось.

— Не прогоняйте меня, — рявкнул он, борясь с желанием удержать ее силой.

Он никогда не применил бы к ней физической силы, особенно теперь, когда узнал, что в детстве и юности она страдала от насилия.

Джессика обернулась к нему:

— Вы невыносимы. Ведете себя безобразно. И я не понимаю почему.

— Я всегда верил, что смогу получить все, что пожелаю, если приложу для этого достаточно усилий. Если я жертвовал всем, что требовалось, совершал сделки с дьяволом, шел на уступки и платил немыслимые деньги… я думал, что все возможно и все для меня доступно. — Он пытался подавить внутренний голос, взывавший к осторожности и осмотрительности. — Теперь же я столкнулся с тем, чего хочу больше всего на свете и знаю, что не могу купить этого, то есть вас, не смогу вас склонить или заставить принять меня. Я не могу вынести этого ощущения бессилия. Это портит мой характер и оставляет во мне ощущение поражения.

Вокруг ее восхитительного рта появились две запятые.

— О чем вы говорите?

— Я хочу, чтобы вы задумались о наших отношениях. Хочу, чтобы вы считали их постоянными. Хочу верить, что нам предстоит нескончаемая череда дней, таких же как сегодняшний. Чтобы утром вы просыпались в моих объятиях, а ночью чувствовали меня внутри себя. Чтобы мы вместе катались в Гайд-парке и танцевали вальс на балах.

Ее рука поднялась к горлу.

— Вы были бы несчастны.

— Без вас — да.

Алистер скрестил руки на груди. Холодный океанский бриз налетел и взъерошил его волосы. Теперь он выглядел вызывающим и мятежным.

— Прошу прощения за то, что не изложил вам свои условия вначале. Я знаю, что говорил о наших отношениях, как о чем-то кратковременном и преходящем. Но сейчас мои намерения изменились, как изменилась и моя потребность в вас.

— Я не вполне понимаю, каковы ваши намерения, — сказала Джесс, осторожно выбирая слова. — Чего вы от меня хотите?

— Вы сказали, что больше не думаете о конце наших отношений, но на самом деле это не так: вы думаете, что их конец неизбежен. Я же предпочел бы, чтобы вы так не считали.

— Я считала, что мы договорились, что останемся любовниками до тех пор, пока один из нас не потеряет интерес к другому. Стоит ли желать большего?

Алистер сделал нетерпеливый жест.

— Мы должны удержать то, что происходит между нами, сохранить это, не дать чувствам увянуть и заглохнуть. Когда между нами возникнут какие-нибудь сложности, мы должны открыто говорить о них. Если наше влечение друг к другу начнет угасать, мы должны найти способ оживить его.

Джесс облизнула нижнюю губу.

— И как бы вы назвали такие условия?

Алистер попытался избавиться от волнения, грозившего прокрасться в его голос.

— Я верю, — сказал он спокойно, что их можно назвать ухаживанием.

Эстер медленно пила чай, делая отчаянные усилия удержать в желудке хоть что-нибудь. Хотя по вечерам у нее бывал волчий голод, утром она все еще страдала от приступов тошноты.

— Я думаю, надо сменить ленты, ваша милость, — сказала она графине Пеннингтон. — Попытайтесь заменить коричневые синими, а зеленые персиковыми.

Элспет бросила взгляд через плечо на Эстер, сидевшую на диванчике в ее будуаре.

— Вы в самом деле так думаете? — Графиня переключила внимание на ткань и ленты, лежавшие поперек постели. Она сделала знак модистке последовать совету, потом кивнула: — Так хорошо.

Эстер улыбнулась. Сказать правду, ее немного смущало, что Элспет проявила настойчивое желание общаться с ней. У нее возникло ощущение, что графиня смотрит на нее как на дочь. Обычно эту роль выполняла Джессика, но Эстер радовала такая компания и материнское отношение графини. Она понимала, что потребность Элспет в общении с ней временная и что отчасти желание поддерживать с ней дружбу продиктовано решением графини вернуться в общество после долгих лет, проведенных в сельской местности. Эстер могла только позавидовать идиллической жизни в потрясающем воображение поместье Пеннингтон.

— Вам бы следовало попробовать лимонные лепешки, — потчевала ее Элспет. — Уверена, что вы таких никогда не ели. Они тают во рту.

— Благодарю вас. Я бы попробовала, но в другой раз.

Графиня покачала головой и села на диван напротив.

— А вы пробовали имбирный чай или настойку, успокаивающую желудок? Или то и другое? Каждое из них — хорошее средство и умеряет неприятные ощущения от жирной пищи, съеденной утром. Помогают также соленая вода и крекеры.

Наступила пауза. Потом Эстер спросила:

— Это так заметно?

— Только для наблюдательной женщины, проводящей последнюю неделю почти каждый день в вашем обществе.

— Я попрошу вас проявить сдержанность и скромность. Пожалуйста!

Темные глаза Элспет заблестели при намеке на тайну.

— Вы с Регмонтом хотите держать эту новость в тайне?

Эстер заколебалась, не желая делиться интимными сторонами своей жизни.

— Регмонт еще не знает.

— О? Почему же?

— Я неважно себя чувствую. И не могу отделаться от ощущения, что что-то не так. Регмонт не… Он не… — Эстер поставила чашку и блюдце на разделявший их низкий столик. — Лучше подождать, чтобы быть уверенной в том, что все идет должным образом.

— Моя дорогая.