Анастасия Туманова - Не забывай меня, любимый!

– И тем не менее, – настаивал, улыбаясь, Дадешкелиани. – Ну же, Солонцов! Вы ничего не теряете!

– В таком случае, может быть, Дина – не цыганка? – осторожно предположил Солонцов.

– Вы уверены? – как можно серьёзнее спросил Дадешкелиани.

– Не уверен, но могу допустить. Вертинский… Принцесса Грёза… Серые глаза, это так необычно для цыган…

Солонцов не договорил: снова грянул взрыв оглушительного хохота. Дадешкелиани и Щукин, умирая от смеха, торжественно пожали друг другу руки. Барышни смеялись до слез. Цыгане, стоящие неподалеку, тоже вытирали глаза. Солонцов растерянно переводил глаза с одного на другого.

– Я так и знал, что это розыгрыш, – сердито буркнул он. – Как не совестно, честное слово!

– Никаких шуток! – Дадешкелиани встал и зычным голосом кавалерийского офицера крикнул на весь дом так, что зазвенела посуда на чайном столе. – Мери! Дина! Пожалуйте к нам!

Девушки, смеясь, зажали уши. Хозяйка дома, улыбаясь, покачала головой. Молодые цыгане уважительно переглянулись. Через минуту в гостиную чинно вошли обе солистки. Теперь они были в простых строгих блузках и серых юбках, похожие на курсисток или сестёр милосердия. Только Дина так и не сняла с пальцев перстни, а во вьющихся волосах её подруги ещё путались розовые лепестки шиповника. Дадешкелиани небрежно смахнул их, взял девушку за запястье, притянул к себе и повернул к Солонцову.

– Мери, это Юрий Петрович Солонцов, юнкер Александровского училища. Рекомендую, юнкер, – княжна Мери Давидовна Дадешкелиани, моя кузина.

Девушка с улыбкой сделала книксен и протянула руку. Солонцов стоял как громом поражённый, молча, не сводя глаз с грузинской княжны. Впрочем, через минуту полного безмолвия Мери перестала улыбаться и укоризненно посмотрела на своего кузена.

– Вы всё-таки устроили этот фарс, Зурико? И, конечно, спорили на деньги?

– Мери, тебя, ей-богу, никто не разоблачил!

– Да это было и невозможно, – отозвался Щукин. – Я, посвящённый в заговор поручика, и то не поверил собственным глазам!

– Оно и правда, наши тоже до сих пор дивятся, как у барышни лихо получается! – вдруг подал голос один из гитаристов.

Все взгляды тут же обратились к нему. Парень растерянно сделал было шаг назад, но стоящий рядом цыган постарше, смеясь, удержал его за плечи. Мальчишка покраснел и, буркнув что-то сердитое, неловко почесал встрёпанную голову. Было заметно, что над головой этой перед выступлением предпринимались некоторые парикмахерские ухищрения, но и гребень, и помада оказались бессильными перед напором крутых, иссиня-чёрных кудрей, к концу вечера привычно принявших вид прошлогоднего вороньего гнезда. Стоящая рядом Дина с некоторым раздражением провела ладонью по голове парня:

– Горе ты наше, Сенька, подколёсное – хоть граблями тебя чеши…

– Чего ты, дура? Уйди… – огрызнулся тот, отстраняясь. Теперь у него горели малиновым пламенем не только скулы, но и уши.

– Дикий он у нас, господа, – улыбаясь, пояснила Дина юнкерам. – Вот, позвольте представить, мой брат двоюродный, Семён Петрович – цыган! Уж этот, поверьте, настоящий! Неделю назад по лошадиным делам в Москву приехал, к отцу, – так мы его едва уговорили с нами спеть нынче! И то потому только согласился, что свой навар возьмёт. Они ведь, таборные, господа, куда какие гордые, за деньги не поют, не то что мы тут, грешные…

– Дина, зачем ты так… – с укоризной сказала княжна Мери, одновременно ловя за рукав метнувшегося было к дверям Сеньку. – А ты куда?! Подожди, вот ведь, в самом деле, гордый какой…

Сенька остался, хотя и видно было, что сделал он это с величайшим трудом. Дина усмехнулась. Мери сочувственно посмотрела на смущённого парня и, взглянув на небо, поспешно проговорила:

– Душно как, господа! И соловьи все умолкли! Верно, гроза будет. Пойдёмте лучше в фанты играть!

– И в самом деле! – спохватились барышни и, увлекая за собой юнкеров и молодых цыган, пёстрой щебечущей стайкой устремились в комнаты. Вскоре на веранде остался один Сенька. Он, оглянувшись, осторожно взял со стола забытый кем-то стакан остывшего чая и одним духом вытянул его. Затем сел на ступеньки, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. Некоторое время сидел неподвижно, глядя в темнеющий сад. И вздрогнул, неловко задев край стола и опрокинув пустой стакан, когда сзади кто-то коснулся его плеча.

– Ах ты, чёрт… барышня?!

– Вах, стакан лови!!! Падает!!!

Они с княжной Мери одновременно нагнулись за стаканом, столкнулись лбами, отпрянули друг от друга – и рассмеялись.

– Поймал? – деловито спросила, ещё стоя на четвереньках, девушка.

– А то… – Сенька, облегчённо вздохнув, вскочил на ноги и осторожно поставил на стол, подальше от края, хрустальный чайный стакан. – Дорогой, поди?

– Пустяки, – Мери встала на ноги и с улыбкой посмотрела на парня. – Ну, что, видишь? Ты же выиграл, верно? Ваши цыгане тоже делали ставку на меня? Видишь, никто-никто не догадался, что я не цыганка!

– Оно и верно. Спасибо вам, барышня…

– Ну, вот, глупости какие – «спасибо»… – фыркнула Мери. – Значит, эта чёрная лошадка, Дурка, твоя теперь? Ты её покупаешь за свою собственную цену? Вы так договорились с Фёдором?

– Стало быть, барышня, так, – Сенька не мог скрыть счастливой улыбки. – Только лошадь – она не чёрная, а вороная. Так правильней.

Действительно, накануне Сенька побился об заклад с двоюродным братом Федькой о том, что никто из гостей не угадает в «таборной плясунье Меришке» грузинскую княжну. Только из-за этого парень и согласился сегодня пойти с городскими родственниками в гости и поиграть там на гитаре для господ: ему хотелось самому видеть пляску раклюшки [17]и убедиться, что всё было без обмана.

– Спасибо вам, – повторил он ещё раз.

– «Тебе», а не «вам», – поправила его Мери. – Мне все цыгане говорят «ты», один ты до сих пор церемонничаешь.

Сенька покраснел, ответить не смог, но этого и не понадобилось: Мери заговорила снова:

– Так ты уезжаешь в табор уже завтра?

– Не знаю. Как управлюсь. Изволите видеть, Дурка жеребиться вздумала, так я подожду…

– Дурка? Уже сегодня?! – всплеснула руками Мери. – А… можно мне прийти посмотреть?

– Лучше не надо, – усмехнулся Сенька. – Оно не особенно красиво будет. Вы лучше утром прибегайте, я вам готового жеребчика покажу. Если только вам…

– Тебе!!!

Сенька смутился окончательно, засопел и умолк. Мери, склонив кудрявую, растрёпанную голову к плечу, со вздохом посмотрела на него.

– Ну, если тебе не в тягость мне «выкать», то и я с тобой буду так же, – она комически подбоченилась и важно прошлась взад-вперёд перед Сенькой. – Так что же, Семён Петрович, изволите завтра назад в свой табор отправляться, лошадям хвосты крутить? Весьма даже вам счастливой дороги желаем, уж не забывайте нас, грешных…