Жаклин Санд - Женщины французского капитана

– Почему он его не убил?

– Я уже говорил. Ему не нравится убивать. Максим застрелил де Эмона, так как тот оскорбил его смертельно и отверг любовь; зарезал Флорана, потому что мой камердинер его увидел. Де Ларош подтвердил это: он собирался лишь оглушить слугу. А тут я, грешным делом решив, будто во всем виноват де Бриссон и его неведомый сообщник, составил прекрасную версию, которая вашего адъютанта полностью устраивала. И если бы не записка и не кое-какие брошенные им фразы, я мог бы не догадаться.

– Вы удивили меня, – проговорил маршал, и все надолго замолчали.

За стенами штабной палатки ликовал лагерь, праздновавший победу при Альме. Стояла уже глубокая ночь, однако веселье не прекращалось. Еще бы, потери союзников были не слишком велики, а русские отступили практически без боя. Больше всего досталось англичанам, которые потеряли кучу народу, пытаясь взять сложную высоту, но они и веселиться толком не умеют, красномундирники. То ли дело французы! Непристойные победные песенки долетали даже до палатки маршала.

– Вы были правы, Камиль, – сказал Сент-Арно мертво молчавшему де Дюкетту, – этот ваш виконт очень ловок. Вы не зря вызвали его сюда. Пожалуй, прежде чем я… – он замолчал. Не сказанное повисло в воздухе. – Я рекомендую вас, лейтенант де Моро, Канроберу как человека, способного распутывать подобные дела. Уверен, что он найдет вам занятие. Я подпишу приказ.

– Благодарю, маршал! – Сейчас Сезар ощущал лишь усталость, настоящая благодарность придет потом. Но в глубине души виконт знал: все получилось так, как он хотел. Головоломка сложилась.

– Что вы сделаете с де Ларошем? – хмуро спросил полковник.

– Из уважения к его семье трибунал будет закрытым, – ответил Сент-Арно. – Что он решит. Но за убийство и дезертирство кара одна. Вы знаете какая.

И снова надолго установилось молчание. Сезар сидел и думал, как любопытно иногда поворачивается колесо судьбы: для многих тысяч человек война только сегодня началась, а для него, виконта де Моро, она в чем-то закончилась.

И этот конец его маленькой личной войны – лишь начало чего-то большего.

На следующий вечер в честь победы при Альме для офицеров и их жен устроили танцы.

Сезар позвал Трюшона. На танцах они и увиделись – оркестр, состоявший из полковых музыкантов, настраивал инструменты, дамы хихикали и обмахивались веерами, офицеры щеголяли вычищенной формой. У Сезара тоже мундир оказался отчищен хоть куда – Кристель постаралась.

– Чтобы вы были самый красивый офицер, – произнесла она и тут почему-то засмущалась.

– Но ты ведь думаешь, что я не самый красивый офицер, – поддел ее Сезар.

– Ваша светлость…

– Не возражай мне. Кто самый красивый?

– Не скажу я вам! – буркнула Кристель. – Вы надо мной смеетесь!

– Ладно, не говори. Только у него тоже мундир нечищеный. Хочешь, сходи, предложи свою помощь.

Она покраснела еще больше и убежала.

Теперь лейтенант де Симон в очень, очень чистом мундире разговаривал с четой де Кормье. Инесс, прелестная в бледно-розовом платье, с поздней розой в волосах (и где добыла?!), смеялась, опираясь на руку мужа. Капитан де Кормье казался спокойным и… пожалуй, да. Счастливым. Вот как выглядит счастье.

«Хорошо, что он не знает», – подумал Сезар. Не знает, что друг вожделел его жену. Не знает, что ей пришлось пережить и как она осталась ему верной. А вот Инесс знает. Потому сегодня она смеется легко, очень легко.

Пока всем было только известно, что лейтенант де Ларош взят под стражу за убийство капитана де Эмона. Ни роль Сезара в этом деле, ни подробности пока не афишировались.

Виконт смотрел на счастливую Инесс де Кормье и молился, чтобы все это осталось тайной за семью печатями.

В тот момент Трюшон и явился.

– Вот зрю я льва, – провозгласил он, – и лев обозревает поле битвы, оставшееся за ним, и чувствует, что сыт.

– Это откуда? – поинтересовался Сезар.

– Ниоткуда. Сам сочинил. Получился бы из меня сказитель?

– Отвратительный.

– Никогда вы меня не хвалите, – пожаловался Трюшон, – все ворчите и ворчите. Что за мерзкая у вас натура.

– Хуже некуда, – рассеянно согласился Сезар. – Как ваши интервью?

– Благодарю, все прекрасно. «Ла Пресс» должна мне гонорар увеличить за такой материал. И вам спасибо, что слово держите.

Они стояли рядом и смотрели на толпу – офицеры флиртовали с дамами, сверкали драгоценные камни, вспархивали веера. Оркестр, настроив, наконец, инструменты, заиграл нечто воздушное, и пары закружились, словно листья в водовороте.

– Обещают венский вальс, – сказал Трюшон. – Пойду, что ли, отыщу себе даму. А вы будете танцевать?

– Возможно, позже.

– Перетрудились за эти дни?

Виконт пожал плечами.

– Я все думаю о капитане де Эмоне. Ведь я даже не знаю, как выглядел этот человек, подбросивший мне столько пищи для ума; я слышал, что он был красив, но даже мертвым его не видел. И жалею, что не могу сказать ему спасибо – за то, что он для меня сделал.

– Ого! – восхитился Трюшон. – А что он для вас такое сделал?

– Я вам расскажу как-нибудь потом, за ужином. Самое главное, пожалуй… Я сначала думал, что это дело о любви. Потом о дружбе. Затем уже, когда поймал де Лароша, думал, что это дело о предательстве и дезертирстве. Но, Ксавье, это все-таки оказалось дело о любви. И я начинаю подозревать, что так оно всегда и было.

– Так было – что?

– И это, и мое личное дело, пожалуй. Все стоит на любви. Абсолютно все.

– Самое время вспоминать об этом на войне, – саркастически заметил Трюшон.

– Именно здесь. Де Ларош заставил меня задуматься, спросив, за что я дерусь… Ну а вы?

– Что я? Я пишу статьи и дерусь за свободу печати.

– Да ну вас к черту.

– Перестаньте чертыхаться, иначе заслужите выговор от старшего офицера. А вот и он. Ваш полковник идет, – усмехнулся журналист, указывая куда-то в толпу.

И действительно, то был полковник де Дюкетт, оглядывавшийся в поисках кого-то; увидев, наконец, Сезара, он направился к нему быстрым шагом. Лицо полковника казалось странным.

– Что-то случилось, – негромко произнес виконт. Трюшон же словно засветился от любопытства по своей журналистской привычке.

Подойдя, полковник бросил отрывисто и без лишней прелюдии:

– Мне только что сказали. Час назад Максим де Ларош застрелился в арестантской палатке.

Трюшон присвистнул.

– Из чего?! Из собственной совести?!

– Из армейского пистолета, взятого в нашем арсенале. Номер полка с ручки содран, – по всей видимости, полковник был сильно огорошен новостью, так как не подумал о том, что разглашает ее при журналисте. – Откуда он его взял, неизвестно. Наверное, кто-то передал.

– Задира Пьер? – предположил Трюшон азартно. Журналисту ужасно нравилось играть в сыщика.