Филиппа Грегори - Вайдекр, или Темная страсть

— Мальчик, — произнесла миссис Мерри, схватив новорожденного за лодыжки, как цыпленка, и без церемоний положила его на колышущийся холмик моего живота. — Мальчик для Вайдекра — это хорошо.

Простодушные глаза Селии не отрывались от младенца.

— Как хорошо! — воскликнула она, и ее голос был полон любви и непрошеных слез.

Я взяла младенца в руки и почувствовала сладкий, незабываемый запах рождения. И внезапно неудержимые, жгучие слезы хлынули из моих глаз. Я рыдала и рыдала. Его волосики были такие черные, а глаза такие темные, что я в своей чрезмерной усталости решила, что дала жизнь ребенку Ральфа. Но тут миссис Мерри забрала его у меня и, завернув во фланель, передала Селии.

— Ну-ка, оба, марш из комнаты, — велела акушерка. — Я приготовила миссис Мак-Эндрю горячий поссет, [15] Поссет — горячий напиток из молока, вина и пряностей. это сейчас для нее лучше всего. Пускай выплачется, лучше раньше, чем позже.

— Беатрис плачет! — произнесла мама с изумлением, входя в комнату и останавливаясь при виде меня, зарывшейся в скомканные простыни.

— Слишком много для нее, — мягко сказала Селия. — Но взгляните на маленького. Это просто чудо! Давайте снесем его вниз и вернемся к Беатрис, когда она захочет.

Дверь за ними закрылась, и я осталась наедине с остроглазой старой миссис Мерри.

— Выпейте-ка это, — велела она, и я послушно выпила стакан поссета, который пах мятой, лавандой, но больше всего джином.

Когда я осушила кружку, слезы сами перестали течь.

— Семимесячный ребенок, а? — спросила она, хитро сощурившись.

— Да, — ровно произнесла я. — Он родился преждевременно, так как я упала.

— Довольно крупный ребенок для семи месяцев, — продолжала миссис Мерри, нимало не смутясь. — И довольно быстро шел для первого раза.

— Какова ваша цена? — спросила я, слишком обессиленная, чтобы хитрить с ней, и слишком умная, чтобы пытаться лгать.

— А, бросьте, — отмахнулась она. Ее лицо сморщилось улыбкой. — Вы расплатились со мной уже тем, что пригласили меня. Уж если жена молодого умного доктора обращается к старой повитухе, то тогда половина леди в графстве станут делать так же. Они не поспешат тревожить мистера Смита, если узнают, что вашего ребенка принимала я собственноручно.

— Вы знаете, что я во всем придерживаюсь дедовских обычаев, — с улыбкой произнесла я. — И мое слово в Вайдекре — закон. На моей земле всегда найдется домик для вас и место на кухне. Я не забываю друзей… Но я ненавижу сплетни.

— Вы их не услышите, — твердо заявила миссис Мерри. — Да и никто не сможет поклясться в точном возрасте ребенка. Даже ваш умный муж не сможет узнать его. Особенно если он вернется не раньше чем через неделю. Хоть в Эдинбурге он учился, хоть где.

Я кивнула и откинулась на подушки, пока она опытной рукой переменила мои простыни, не потревожив меня.

— Принесите мне сына, миссис Мерри, — вдруг сказала я. — Принесите, пожалуйста. Он мне нужен.

Акушерка кивнула, тяжелыми шагами вышла из комнаты и вернулась со свертком одеял, небрежно прижимая его к плечу.

— Ваша мать и леди Лейси хотели видеть вас, но я сказала, что еще рано, — улыбнулась миссис Мерри. — Вот ваш парень. Я оставлю вас познакомиться получше, но, чтобы вы спокойно лежали в постели, я скоро приду за ним.

Я едва слышала ее. Глаза моего ребенка смотрели на меня не отрываясь. Личико было смешным и бесформенным. Его единственной характерной чертой была шапка густых черных волос и пронзительные темно-синие глаза. Я откинула одеяло и ступила на холодный пол с ребенком на руках. Его тельце было легким, как у куклы, и хрупким, как пион. Я распахнула окно и полной грудью вдохнула пряный, ароматный, свежий воздух Вайдекра. Прямо передо мной сад весь сиял розовыми, малиновыми, белыми цветами в темной зелени кустов. Позади него расстилался выгон, блестящий от изумрудной, высотой по колено травы. А дальше виднелись медные стволы буков, уходящие своими темно-зелеными кронами прямо в небо. А обрамляла все это великолепие, так высоко, как только можно было себе вообразить, далекая гряда холмов, что была границей Вайдекра.

— Видишь это? — Я поднесла маленькую, покачивающуюся головку малыша к окну. — Видишь? Это все мое, и настанет день, когда это станет твоим. Пусть другие думают, что это принадлежит им, они ошибаются. Вайдекр мой, и я завещаю его тебе. И я буду бороться за то, чтобы ты один обладал всем этим. Потому что ты — сын сквайра и ты — мой сын. Больше того, это должно быть твоим, потому что ты узнаешь и полюбишь нашу землю так же, как люблю ее я. И через тебя, даже когда меня уже не станет, эта земля будет принадлежать мне.

Я услышала тяжелую поступь миссис Мерри в коридоре, быстро захлопнула окно и скользнула в кровать, как непослушная школьница. Я ощутила приступ слабости, когда легла, но со мной был мой сын, мой любимый сын. Тут вошли мама и Селия и забрали его, а я осталась в блаженном сне и мечтах о будущем, которое вдруг показалось мне полным опасностей, но от этого еще более притягательным.

Следующая неделя прошла для меня в вихре нескончаемых материнских радостей и чувственного восторга, как у кормящей кошки. Я грезила наяву, и только одна мысль не оставляла меня — как бы заставить Гарри признать моего сына наследником Вайдекра, не открывая при этом ему истину. Я знала своего щепетильного братца достаточно хорошо, чтобы понимать, что мысль о плоде кровосмесительной связи будет ему отвратительна. Даже мой собственный прагматический ум старался избежать ее, и я чувствовала, что всякий намек на правду вызовет возмущение и разрушит мои планы и надежды. Но я должна, я просто обязана найти путь, чтобы дать моему второму ребенку — моему сыну, моему мальчику — равные права с первым ребенком — Джулией. Вся эта мешанина мыслей была единственной помехой моему счастью. Но и от нее я отвлекалась, напевая, мурлыча и укачивая моего сына, моего великолепного сына.

Его ноготочки были совершенно очаровательны. Каждый крохотный пальчик заканчивался настоящим ноготком, даже с беленькой лункой. А его маленькие ножки, такие пухленькие, а между тем в них чувствовалась каждая косточка! А так сладко пахнущие складочки его шеи, а его крошечные закругляющиеся в виде раковин ушки, а великолепный цветок его ротика! Когда он бывал голоден и жадно тянулся к моему влажному соску, его личико искажалось и круглый ротик становился треугольничком. А если он принимался сосать, его верхняя губка превращалась в сплошной молочный пузырь от такой усердной работы.

Мое сердце таяло от счастья, когда в жаркие июньские дни я разрешала малышу лежать голеньким на моей кровати, пока я припудривала или мазала маслом его влажную после купания кожу. И я настаивала, как до меня делала Селия, чтобы его маленькие ножки болтались на свободе, а не заворачивались, скрюченные, в противные пеленки. Сейчас весь Вайдекр вращался вокруг двух маленьких тиранов: великолепной Джулии и великолепного Ричарда.