Серж Голон - Дорога надежды

Признания, которыми они обменивались, еще не были откровенностью в полной мере. Но способствовали большему сближению, и совместно пережитая трагедия побуждала их к тому, чтобы обнажить друг перед другом такие грани, которые до сих пор не осознавались ими.

Их увлекало внезапное воодушевление, прояснявшее ум и раскрепощавшее сердца, выгодно отличавшееся от хмельного напитка, способного лишь на короткое время преобразить облик мира.

Анжелика была взволнована, хотя ни словом не обмолвилась о причине своего беспокойства.

Она боялась узнать, что наговорила в бреду, но еще больше страшилась вникнуть в смысл пережитого.

«Если перед кем-нибудь проносится вся его жизнь, – думала она, – то это происходит для того, чтобы можно было либо изменить ее, либо понять, что она не обладает тем значением, которое ей приписывалось. Капелька воздуха на светлой поверхности». Ибо то, что она вновь испытала: Алжир, охваченный пламенем замок, ирландская матрона у ее изголовья, обращающаяся к ней со словами «Верьте мне, сударыня», – все это не имело никакого значения и мучило ее лишь по причине отсутствия Жоффрея и вновь возникшего страха потерять его навсегда. Все остальное давно уже изгладилось из памяти.

Ибо вычеркнуто, забыто то, что уже не причиняет нам страданий. Не привиделось ли ей все это, чтобы дать понять, что она вступила на ложный путь?

– Мне знакомы такого рода «путешествия», – сказал он. – Мне тоже доводилось совершать их во время болезни, при приступах невыносимой боли, причиняемой чересчур усердным палачом, или находясь, под гипнотическим воздействием какого-нибудь восточного мистика – что куда интереснее.

О своей прогулке в образе привидения она предпочитала не говорить даже ему.

Между тем она часто вспоминала о ней, поскольку этот эксперимент не был лишен известной пикантности. Ей не раз случалось, например, глядя в угол между потолком и стенами, удивляться, обнаруживая там лишь балки перекрытия, а не галерею с балюстрадой, откуда с высоты она обозревала всю комнату, мебель, обезумевших людей, младенцев в люльке и женщину в кровати.

В конце концов она стала догадываться, что этой неподвижно лежащей женщиной была она сама.

Среди молоденьких служанок дома находилась одна пухленькая девица, на редкость неприятная своей дерзостью и заносчивостью. Явно для того, чтобы подольститься к хозяйке миссис Кранмер, она без устали поносила папистов, иностранцев, с демонстративным отвращением входила в спальню, оскверненную присутствием такого количества порочных существ, греховность помыслов которых казалась невыносимее греховности их тел, и было слишком хорошо известно, какое применение находили им все эти развращенные французы б наступлением ночи. Боже упаси, если она когда-нибудь, несмотря на такое соседство, последует их примеру!

– А у вас белое, округлое и изящное бедро, – сказала ей Анжелика, постепенно по мере возвращения сил обретавшая язвительность.

К счастью для девицы, в комнате находились лишь две квакерши и Северина, ибо Анжелика продолжала.

– И вы отнюдь не лишаете себя удовольствия по ночам во время грозы услаждать ими Харри Бойда. – Лицо у девицы стало землистого цвета, и, едва не упав замертво, с вылезшими из орбит глазами, она выронила из рук чашку и, заикаясь, проговорила:

– Кто? Кто вам сказал?

– Никто! Я вас видела!

Беззвучно открывая рот, как вытащенная из воды рыба, девица с трудом произнесла:

– Этого не может быть! Вы не могли видеть…

– Почему же не могла, раз я проходила мимо.

– Но потому, что это случилось со мной всего лишь один раз и именно тогда, когда вы, миледи, умирали в своей постели.

Она принялась истерично всхлипывать, признаваясь, что это постыдное событие случилось именно потому, что все были взволнованы, потрясены, крича повсюду о смерти французской графини. Вольнонаемный Харри Бойд, приказчик соседа-торговца, в обязанности которого входило также обеспечивать безопасность дома миссис Кранмер, домогался ее и тысячами способов давал понять, чего от нее ждет, и, совершенно вскружив ей голову, смекнул, какую выгоду может извлечь из этой суматохи. Воспользовавшись ослаблением бдительности окружающих, неустанно пекущихся о чистоте нравов, он перепрыгнул через ограду, подошел к ней, неизвестно с какой целью пересекавшей под дождем двор, и увлек в ригу.

И там они…

– Успокойте ее, – попросила Анжелика, – она меня утомляет.

Однако девица голосила пуще прежнего. Она слишком хорошо знала, что ее ожидает: позорный столб, плеть, тюрьма, бесчестье и удвоение срока службы, Северина, видя, какую она скроила физиономию, смеялась до упаду, как умеют смеяться только француженки, даже гугенотки. Разбитая чашка послужила естественным объяснением разразившемуся скандалу, когда пришли узнать о его причине. Делу не будет дан ход. Анжелика отнюдь не стремилась к тому, чтобы о ней говорили, будто она летает верхом на метле.

А почему, собственно, на метле? На каком-таком основании колдуньям вручают метлы для прогулок? Шутки в сторону! Подобные речи не очень-то располагали к улыбке. Если англичане чувствовали себя в большей зависимости от Дьявола, не имея в раю покровительствовавших им святых, Анжелика не могла забыть, что и «на правах» француженки оказалась в свое время жертвой почти такого же фанатизма. От них, от Жоффрея и от нее, потребовались исключительная находчивость, помощь влиятельных и умных друзей, чтобы нейтрализовать и свести на нет обвинения злобного иезуита д'Оржеваля, который, противодействуя начинаниям графа де Пейрака в штате Мэн, обвинил ее в колдовстве.

А ведь он даже в глаза их не видел.

Она дожила уже до такого дня, что ей стало казаться, будто он никогда и не существовал. И когда в Квебеке они узнали, что отец д'Оржеваль был сослан в ирокезские миссии, она поняла, что одержана первая победа. Но можно ли считать ее окончательной? Подозрение, что глухая ненависть, которую он питал к ней, не иссякла, впервые охватило ее на совете. И порой крылом черной птицы настигал страх, что Амбруазина… Амбруазина, демоническая сообщница иезуита, хотя и умершая, еще не произнесла последнего слова.

– Отбросьте заботы, сердечко мое, – говорил Жоффрей, видя ее задумчивость, – наше судно с честью вышло из шторма. Ветер оказался попутным.

Она хотела знать, не появились ли новые беженцы из Верхнего Коннектикута, но он отвлек ее от этих проблем, решить которые в данный момент было не в его власти.

Салем укреплял свои палисады, и окрестные фермеры вереницей отправились на воскресную проповедь, подобно тому, как некогда ходили на службу мужчины, вооруженные мушкетами, охраняя женщин и детей.