Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

– Дело сделано, – сказала сингалка.

Гвен выдохнула.

– Спасибо тебе, – проговорила она, едва не всхлипнув от облегчения. – Ты никому не должна говорить об этом. Поняла?

Навина кивнула, потом объяснила: она сказала женщине-сингалке из деревни, которая согласилась взять девочку, что Лиони – сирота, дочка одной ее дальней родственницы, а сама она, Навина, не может взять ее на попечение. Она договорилась, чтобы из деревни присылали сообщения. Раз в месяц, в день, следующий за полнолунием, или накануне приемная мать, не умевшая ни читать, ни писать, будет передавать рисунок углем кули, который приезжает в деревню за молоком и отвозит его на плантацию. Кули будут платить несколько рупий и говорить, что рисунки для Навины. Если рисунок доставят в оговоренное время, значит с ребенком все в порядке.

После ухода Навины у Гвен возникла новая холодящая кровь мысль: а вдруг старуха не сдержала обещания? Что, если она все это придумала?

Обвинительные голоса звучали в ее голове беспрестанно, так что она наконец закрыла уши руками и крикнула, чтобы заглушить их.

Добродетельная англичанка не производит на свет цветных детей .

Гвен раскрыла рот, но сперва из него не раздалось ни звука, а потом, когда утрата малышки-дочери надорвала ей сердце, глухой стон начал подниматься из самой глубины ее нутра. Достигнув горла, он превратился в ужасный звериный рык, который Гвен не могла контролировать. Она отдала в чужие руки свою крошечную новорожденную дочь.

Доктору Партриджу удалось найти время для нового визита только через день, ближе к вечеру. Гвен, сцепив руки, посмотрела в окно – тени в саду быстро удлинялись. Она окинула взглядом свою спальню и провела ладонью по подсушенным полотенцем волосам. Навина оставила окно открытым и принесла большую вазу с дикими пионами, так что в комнате по крайней мере было свежо.

Одетая в чистую ночную рубашку, Гвен сидела в постели и ждала врача. Она мяла руки, изучала свои ногти, не видя их, машинально сгибала и разгибала пальцы. Наконец велела себе успокоиться, пощипала щеки, чтобы вернуть им румянец, и пробормотала под нос слова, которые нужно сказать. От нервозности ее подташнивало, только бы не забыть нужные слова… Она услышала скрип шин и затаила дыхание.

Из окна донесся голос Лоуренса. Гвен пришлось напрячь слух, хотя ее супруг никогда не отличался слабостью голоса. Ей показалось, будто он сказал что-то о Кэролайн. Доктор ответил ему гораздо тише.

– Но черт возьми, приятель! – произнес Лоуренс громче прежнего. – Гвен сама не своя. Нужно было тебе сразу приехать сюда. Я вижу, что-то не так. Неужели ты ничего не можешь сделать?

Снова невнятный ответ доктора.

– Боже милостивый! – воскликнул Лоуренс и продолжил, понизив голос: – Вдруг случится то же самое? И я не смогу ей помочь?

– Деторождение плохо сказывается на некоторых женщинах. Одни приходят в себя. Другие нет.

Гвен не могла точно разобрать слов, но Лоуренс снова упомянул Кэролайн. Она чувствовала себя ребенком, который подслушивает разговор родителей.

– Сколько времени она такая? – спросил доктор, после чего мужчины удалились от дома.

Лоуренс повел Партриджа к озеру, чтобы слуги не слышали их разговора. Он уже знает! В горле у Гвен пересохло. Она приказала себе впредь не допускать таких мыслей, хотя каждый мускул в ее теле пульсировал от напряженного ожидания. В панике она окинула взглядом комнату – куда бы спрятаться? – а сама машинально съехала на постели вниз и натянула одеяло до подбородка. Хлопнула дверь, раздались шаги в коридоре. Доктор сейчас войдет. Вот сейчас.

Дверь открылась. Первым появился Лоуренс, за ним – врач, приблизился к постели с протянутой рукой. Когда Гвен взяла ее и ощутила тепло ладони, у нее защипало глаза от слез. Он такой добрый, ей хотелось все ему рассказать, просто выложить все начистоту и покончить с этим.

– Ну, как вы сегодня? – спросил Партридж.

Гвен сжала зубы, глянула ему в лицо, подавляя страх, – вдруг доктор учует ее чувство вины? – потом сглотнула и ответила:

– Хорошо.

– Могу я еще раз осмотреть ребенка?

– Конечно.

Лоуренс подошел к кроватке и взял на руки спящего сына. Сердце Гвен сжалось – он сделал это с таким благоговением.

– Парень хоть куда. Ест без остановки.

Гвен приняла замечание Лоуренса за критику.

– Он голоден, Лоуренс, и это его успокаивает. Ты разве не слышал, как он плачет?

Доктор сел на стул рядом с постелью Гвен и, взяв младенца на руки, осмотрел его:

– Немножко маловат, но, кажется, набирает вес с каждым днем.

– Он родился раньше срока, – сказал Лоуренс.

– Да, разумеется. И все же я удивлен, что это были не близнецы. Вероятно, задержка жидкости. – (Гвен судорожно вздохнула.) – Извините, что я не смог быть с вами, хотя вы и сами прекрасно справились.

– Честно признаться, я почти ничего не помню.

– Так говорят многие матери, – кивнул доктор. – Хорошо, что память избирательна.

– Это точно.

Лоуренс, стоявший у изножья кровати, заговорил:

– На самом деле, Джон, я беспокоюсь о Гвен. Она почти не спит, и ты сам видишь, какая она бледная.

– Да. Бледная.

– Ну так что? Что ты собираешься предпринять?

– Лоуренс, не волнуйся.

– Не волнуйся? – Он сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони другой руки. – Как ты можешь такое говорить!

– Я дам ей хорошее тонизирующее средство, но, боюсь, снотворное может повредить ребенку. Считается, что оно может проникать в материнское молоко. Пусть пройдет еще недели две, и если ситуация не улучшится, тогда посмотрим. Может быть, наймете кормилицу.

Лоуренс надул щеки и выпустил воздух:

– Если это все, что ты можешь предложить, остановимся пока на этом. Но черт побери, приятель, я хочу, чтобы ты внимательно следил за моей женой!

– Разумеется, Лоуренс. Иначе и быть не может. Гвен в надежных руках, не сомневайся.

– Я оставлю вас на пару минут, – вдруг сказал Лоуренс.

Они с доктором сговорились?

– Что вас беспокоит, Гвен? – спросил Партридж, как только Лоуренс вышел. Он положил Хью в кроватку и озадаченно посмотрел на свою пациентку.

Гвен заглянула в его дружелюбные глаза, и в горле у нее встал ком. Но разве может она рассказать ему про Лиони? И как объяснить, что она постоянно сдерживает слезы и позволяет им пролиться, только когда остается одна или с Хью и от этого живет в страхе, как бы ее сын не впитал в себя ее чувство вины и не рос под этим гнетом.

– Дело лишь в недосыпании? Вы можете рассказать мне. Моя работа – помогать людям. – Он похлопал ее по руке. – Есть что-то еще, верно?

Гвен сглотнула комок.

– Я…

Партридж провел пальцами по своим редеющим волосам:

– Вас беспокоит возобновление отношений с Лоуренсом? Я могу с ним поговорить.