Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

– Где?

– Точно не помню. Они надевают маски и какие-то фантастические костюмы и потом впадают в транс, предаваясь дикой примитивной пляске.

– Отвратительно, – сказала Верити.

– Вообще-то, Кэролайн этим восхищалась.

Когда они покончили с пудингом, Верити встала и, сославшись на головную боль, ушла.

Лоуренс протянул руку Гвен. Она коснулась пальцами ямочки у него на подбородке, стараясь скрыть неуверенность. Если она рассчитывала удержать мужа, нужно преодолеть это.

– Я так скучал по тебе, Гвен! – Он наклонил голову, чтобы коснуться губами ее нежной шеи.

От этого прикосновения Гвен вздрогнула. Лоуренс обнял ее, и Гвен немного расслабилась. Несмотря на печаль, она была вынуждена признать, что, отослав ребенка прочь, спасла свой брак. Она уткнулась лицом в грудь мужа, желая получить все, чем он был и чем всегда будет, но на сердце у нее лежала тяжесть – теперь она должна таиться от него. Гвен отклонилась назад и заглянула Лоуренсу в глаза – глаза, столь полные любви и томления, что она невольно задержала дыхание. Он совершенно ни в чем не виноват и не должен ничего узнать.

– Так пойдем, – с улыбкой сказала она. – Чего ты ждешь?

– Только тебя, – засмеялся Лоуренс.

В следующие дни и недели Гвен перебирала найденную детскую одежду – отделяла поврежденные вещи от тех, что еще могут пригодиться, и упорно занималась переоборудованием кладовой. Но рождение Лиони словно вспороло в ней какой-то шов, и она чувствовала: достаточно любой мелочи, чтобы ткань ее жизни разорвалась совсем.

Ей по-прежнему не верилось в случившееся, и, пойманная в ловушку стыда и смятения, она была отрезана от домашней жизни. Действительно ли Сави Равасингхе повел себя так мерзко? Гвен пыталась сосредоточиться на любви к ней Лоуренса, на своей любви к Хью и их совместной семейной жизни, но стоило ей вспомнить о Лиони, и она ощущала, будто часть ее души умерла. Девочка, вероятно, была зачата той ночью в «Гранд-отеле», а так как они с Лоуренсом занимались любовью на следующий день, Гвен всем сердцем молилась, чтобы Хью действительно был ребенком Лоуренса. Но как выяснить, возможно ли такое? Едва ли она могла обратиться с подобным вопросом к доктору. Оставалось жить в неведении и терзаться сомнениями. Гвен сказала себе: пока Навина не проболталась, никто ничего не заподозрит.

Гвен полагала, что ей удалось убедить Лоуренса, будто все в порядке, однако сам он словно чувствовал, что это не так, а потому решил поднять жене настроение, устроив вечером 14 апреля поездку на празднование Нового года. Он предложил это, когда они стояли у озера и смотрели, как птицы ныряют, хватают добычу и взвиваются ввысь. Вечер выдался превосходный – чистое голубое небо, в воздухе разлит душистый аромат цветов. Гвен следила взглядом за орлом, который пронесся у них над головами и скрылся за деревьями.

– Я подумал, это пойдет тебе на пользу, – сказал Лоуренс. – Ты по-прежнему не выглядишь счастливой.

Гвен сглотнула вставший в горле ком.

– Я тебе говорила, что совершенно счастлива. Просто устала.

– Доктор предложил нанять кормилицу, если усталость не пойдет на убыль.

– Нет! – рявкнула Гвен и устыдилась своей резкости.

– Тогда давай отпразднуем переход от старого к новому, когда все успокаивается и рождаются надежды.

– Я не знаю. Хью еще такой маленький.

– Это не религиозный праздник, а семейное торжество, когда принято много есть и надевать новую одежду.

Гвен сделала над собой усилие и улыбнулась:

– Звучит неплохо. А что еще?

– Масляные светильники и танцоры, если нам повезет.

– Если мы поедем, то должны взять с собой Хью и, думаю, Навину тоже.

– Непременно. Ты услышишь медные барабаны. Их называют рабонами . Грохот ужасный, но это весело. Согласна?

Гвен кивнула:

– Что мне надеть?

– Что-нибудь новое, разумеется.

– В таком случае пойду посмотрю, что у меня есть.

Она повернула к дому, но Лоуренс схватил ее за руку и потянул назад. Гвен глянула на свои ноги, потом на озеро, а муж тем временем поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Дорогая, – сказал он, – пожалуйста, выброси старую детскую одежду. Мне вообще не стоило оставлять ее. Но тогда я просто не знал, что делать.

– И фату Кэролайн?

На лице Лоуренса промелькнуло какое-то неясное выражение.

– Она тоже там была?

Гвен кивнула:

– Навина ее выстирала и повесила на солнце. Но она все равно немного желтовата.

– Это фата моей матери, не Кэролайн.

– Значит, это семейная реликвия. Мы должны ее сохранить.

– Нет. С ней теперь связано слишком много неприятных воспоминаний. Избавься от нее.

– Лоуренс, что случилось с Кэролайн?

Он помолчал, потом судорожно вздохнул и ответил:

– Она была не в себе.

Мгновение Гвен молча смотрела на него, а потом высказала возникшую у нее мысль:

– Лоуренс, каким образом это привело ее к смерти?

– Прости… я не могу об этом говорить.

Мысль о Кэролайн и Томасе вызвала прилив слез. Гвен вообще теперь стала плаксива. Все ее расстраивало, и напряжение, вызванное необходимостью держать в секрете рождение Лиони, росло день ото дня. Лоуренс был рядом, и от этого печаль еще сильнее вскипала в сердце Гвен, но, если она даст волю слезам, а он выкажет жалость, правда может сама собой слететь у нее с языка.

Лоуренс взял ее за руку, и Гвен ужаснулась, потому что рот у нее непроизвольно открылся. Но слова замерли на губах. Она отняла у него руку, неловко извинилась и побежала в дом, к себе в комнату, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вошла в ванную – там все просто и красиво: зеленые плитки на стенах, голубые на полу и зеркало в серебристой раме. Хорошее место, чтобы поплакать в одиночестве.

Гвен встала перед зеркалом, взглянула на свои опухшие глаза и медленно разделась, окинула взглядом груди, живот и бедра – везде столько лишнего жира – и снова почувствовала, что отдалилась от самой себя.

Она была так счастлива, когда верила, что ее предназначение – быть женой Лоуренса и матерью его детей. Навина сказала: «Это судьба девочки». Если так, было ли ей самой на роду написано зачать ребенка той ночью, которую она не могла толком вспомнить? И чем больше Гвен пыталась не думать о том, что, вероятно, сотворила, тем сильнее преследовали ее темные глаза Сави. Она стиснула зубы и сжала руку в кулак. Она ненавидела мистера Равасингхе, всей душой ненавидела, и ненавидела то, что он с ней сделал. Гвен подняла кулак и что было силы саданула им по зеркалу. Кроме дюжины расколотых отражений голой себя, она увидела многократно повторяющиеся изображения крови, капающей из порезов на ее кулаке, и это принесло ей какое-то странное удовлетворение.

Праздник оказался не особенно шумным. Дым от факелов, расставленных вокруг домов, смешивался с дымом благовоний и уносился в вечернее небо. Гвен узнала тот же барабанный бой, какой слышала в день своего прибытия в Коломбо. Люди в ярких одеждах веселыми компаниями гуляли по улицам. Заметив на одной маленькой площади группу танцоров, они остановились посмотреть.