Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

Вчера она выносила Хью в сад. После уже привычно дождливого утра распогодилось и потеплело. Бедному малышу, измученному бессонными ночами и беспокойными днями, нужно было погреться на солнышке, как и ей самой. Однако в уголках сада, где свет встречался с тенью, Гвен остро ощущала присутствие маленькой девочки, и Хью начал плакать. Он вытягивал крошечные ручки, кулачки его сжимались и разжимались, как будто он тянулся к чему-то, что непременно должно было быть там.

Гвен вздохнула и откинулась назад, а повозка катилась и катилась. Хоть колеса у нее были деревянные и довольно неуклюжие с виду, ехала она по дороге довольно плавно. Через некоторое время откуда-то пахнуло лимоном. Это привлекло внимание Гвен. Она еще раз глубоко вдохнула, и печаль начала рассеиваться, а тяжесть в груди ослабла. Казалось, это ее первый свободный вдох с того дня, когда родились близнецы.

– Мы сейчас свернем, леди, – оглянувшись через плечо, предупредила Навина.

Гвен кивнула, но едва не слетела с жесткого сиденья, когда повозка, содрогаясь и подскакивая, покатилась по разбитой боковой дороге. Наклонившись вперед, Гвен выглянула наружу: сперва увидела камни и ямы под колесами, потом – темные деревья, высившиеся по обеим сторонам дороги.

– Не смотрите туда, леди.

– Почему? Там ведды ?

Лоуренс рассказывал ей о древних насельниках цейлонских лесов, которых сингалы называли веддами ; слово это, насколько поняла Гвен, означало, что это дикие, нецивилизованные люди. Вспомнив при этом гротескную маску, Гвен испугалась.

Навина покачала головой:

– Там живут злые духи.

– О, ради бога, Навина! Неужели ты в это веришь?

Гвен видела спину сингалки и ее голову, которая описывала в воздухе узенькие восьмерки. Ни одной из женщин не хотелось продолжать этот разговор. Стоявший у края дороги самбхур настороженно поднял голову и замер в неподвижности. Могучее животное карамельного цвета смотрело прямо на Гвен нежными теплыми глазами, красиво изогнутые рога придавали ему величавость. Не теряя царственного спокойствия, он проводил повозку взглядом.

В лесу было тише, чем она ожидала. Скрип колес служил единственным аккомпанементом к их поездке. Углубившись в свои мысли, Гвен не заметила, как Навина сменила направление. Появились деревья другого вида – с поникшими кронами, на борт повозки вспрыгнула обезьяна, уцепилась за него, широко расставив пальцы, и уставилась на Гвен. Пальчики на лапках и ногти у нее были черные, а злобные глазки смотрели совсем по-человечьи, что поразило Гвен.

– Это пурпурная обезьяна. Она не тронет, – успокоила ее Навина, оглянувшись назад.

Еще немного дальше деревья поредели, и откуда-то потянуло запахом горящего угля. Гвен услышала вдалеке голоса и спросила у Навины, не добрались ли они до места?

– Еще нет, леди. Скоро.

Растительность тут была негустая и низкорослая, и ухабов под колесами стало меньше. Они поехали чуть быстрее, наконец за поворотом дорога вышла к крутому берегу реки и потянулась вдоль него. Гвен глянула вниз, на воду, она была чиста и прозрачна, на поверхности плясали зелеными пятнами отражения росших на противоположном берегу деревьев. В воздухе здесь пахло по-другому, не только землей и растительностью, но и еще чем-то пряным. Земля по бокам от спустившейся к берегу дороги была усеяна мелкими, похожими на маргаритки цветочками, впереди виднелись заросли увешанных незрелыми плодами диких фиговых деревьев, а за ними, где река расширялась, стояли и как будто дремали, погрузившись по уши в воду, два слона.

Навина остановила повозку и привязала поводья к дереву:

– Ждите здесь, леди.

Гвен смотрела вслед сингалке, не сомневаясь, что может ей доверять. Навина была так отзывчива, готова все принять и простить, так не склонна к осуждению. Вероятно, думала Гвен, это как-то связано с буддийской религией и верой айи в судьбу. Она перевела взгляд на Хью – мальчик спокойно спал в корзине, куда она его положила. На реке двое ловких темнокожих мужчин с длинными, завязанными в узлы на макушках волосами завели в воду еще пару слонов. Животные медленно, покачиваясь, сели, и погонщики стали мыть им голову. Вдруг один из слонов затрубил, фонтан воды вылетел из его хобота, едва не обрызгав Гвен, и она вскрикнула. Один из мужчин оглянулся, вылез из воды и пошел посмотреть, в чем дело. Гвен отодвинулась назад и прикрыла лицо, чтобы видны были только глаза. Мужчина был в одной набедренной повязке, на поясе у него висел какой-то особенный нож. Сердце Гвен застучало, она машинально накрыла рукой корзину, где лежал Хью, будто пытаясь взять малыша под крыло, и сказала себе, что такими ножами, вероятно, разрубают кокосовые орехи.

Мужчина вытащил нож и приблизился к повозке. Гвен от страха прищурилась. Навина забрала с собой все деньги, так что ей нечего было дать ему. Мужчина заговорил и стал размахивать в воздухе ножом.

Гвен совсем не понимала сингальского языка и молча замотала головой. Незнакомец, не двигаясь, смотрел на нее несколько мгновений, и тут вернулась Навина со свертком в руках. Она заговорила с мужчиной и отогнала его, потом забралась в повозку и передала хозяйке свою ношу. Гвен захотелось повернуть к дому. Она не стала сразу смотреть на девочку, просто держала ее, завернутую в шаль, на руках и чувствовала грудью тепло маленького тельца.

– Чего хотел этот человек? – спросила она.

– Узнать, нет ли у вас для него работы. Он показывал вам нож, чтобы вы знали: у него есть свои инструменты для работы в саду.

– Он знает, кто я?

Навина пожала плечами:

– Он назвал вас белой леди.

– То есть он знает меня?

Сингалка покачала головой:

– Белых леди много. Я проеду через деревню. Здесь не развернуть повозку. Слишком узко. Закройте лицо. Положите девочку в корзину к Хью.

Гвен сделала, как ей было сказано, и стала смотреть через открытый задок повозки на крытые соломой мазанки и сплетенные из прутьев хижины. Дети со смехом возились в грязи, женщины несли на голове узлы, вязанки хвороста и корзины, откуда-то из лесу доносились тихие звуки пения. Они проехали мимо горшечника, который лепил разные посудины из скрученных спиралью глиняных жгутов. Перед другой хижиной женщина ткала покрывало на примитивном станке, а ее соседка мешала какое-то варево в подвешенном над костром котелке. Деревня выглядела очень мирной.

Оказавшись за ее пределами, они остановились в стороне от любопытных глаз. Гвен развернула девочку, и у нее замерло сердце. Она погладила мягкие щечки своей дочери и в изумлении глядела на это чудо. Лиони была ослепительно красива, так совершенна, что у Гвен на глаза навернулись слезы. Хью совсем не плакал с тех пор, как рядом с ним в корзину положили сестру, а теперь захныкал. Девочка лет двенадцати шла за повозкой по деревне и теперь стояла в нескольких ярдах от них.