Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

– И что вы посоветуете?

– Мужчинам нравятся деятельные жены, как Гвен. Она ведет хозяйство, она – жена и мать, а теперь вот еще трудится как пчелка, готовит сыр.

Верити встала, презрительно глянула на Флоранс и вышла из комнаты, опрокинув по пути сервировочный столик. Чайник, молочник и сахарница полетели на пол.

Гвен почувствовала раздражение. Сочувствие к Верити мигом улетучилось, она вызвала звонком колокольчика мальчика-слугу.

– Простите. Не знаю, что на нее нашло.

– Она была трудным ребенком.

– Как уживалась с ней Кэролайн?

– По большей части игнорировала. Не думаю, что они с ней ладили. Верити тогда была гораздо моложе, конечно, еще школьница. Кэролайн держалась немного отстраненно. Хотя, я помню, как-то Верити дошла до того, что стала утверждать, будто Лоуренс подозревает свою жену в измене.

– Не может быть!

– Верити сказала, что однажды во время школьных каникул слышала, как они ругались из-за этого и Кэролайн твердо все отрицала. По-моему, Верити это выдумала. Вы же знаете, какими бывают девочки. – (Гвен кивнула.) – А потом, когда Верити окончила школу, она провела какое-то время в Англии и, снова приехав сюда, как будто еще сильнее привязалась к Лоуренсу. Это нездоро́во. Уж я-то знаю. Что там с ней произошло в Англии, понятия не имею, но явно не без этого.

– Смерть Кэролайн, наверное, тоже сильно повлияла на нее?

– Ужасно.

Через несколько дней Гвен собрала все свои принадлежности для сыроварения на длинном столе в бывшей кладовой. Сырный пресс, только что доставленный из Англии, красовался на тумбе в другом конце комнаты. Разного размера цедилки, несколько бидонов для молока, деревянные ложки для помешивания, нож-мастихин и большая поварешка занимали отдельный маленький столик. Формы для сыра были вымыты, высушены и составлены аккуратной стопкой, а куски ткани для прессования висели на веревке на солнышке.

Ранним утром доставили больше, чем обычно, буйволиного молока. Гвен была на ногах уже в половине седьмого, готовая приняться за дело. Она завязала волосы и убрала их под сеточку, надела большой передник, который был выстиран и отбелен. В таком виде она стояла посреди кладовой и окидывала хозяйским взором свои владения, когда в дверь заглянул Лоуренс.

– Я думала, ты уже ушел, – сказала Гвен.

– Я не мог уйти, не посмотрев на нашу новую молочницу. – Он вгляделся в лицо жены. – Да, выглядит она как на картинке. Я бы, пожалуй, сгреб ее в охапку и утащил на сеновал.

Радуясь, что Лоуренс так доволен, Гвен сказала:

– У нас нет сеновала.

– Жаль. – Он прижал ее к себе. – Удачи тебе в твой первый день, дорогая.

– Спасибо, – улыбнулась она. – А теперь кыш! Я занята.

– Есть, мэм.

Гвен проводила мужа взглядом. При каждом его неожиданном появлении у нее подскакивало сердце. Аккуратно развернув закваску, специально присланную из Канди, Гвен перелила молоко в большую кастрюлю, взяла ее двумя руками и понесла на кухню, чтобы поставить на огонь, но, сделав несколько шагов, поняла, что ей нечем открыть дверь. Она прижала кастрюлю к одной створке, придерживая рукой, а другой собралась нажать на дверную ручку, но тут кастрюля выскользнула и упала на бетонный пол. Гвен обдало молоком. Пришлось потратить время на переодевание.

Когда она вернулась в сыродельню, чистая и готовая снова взяться за дело, появилась Навина с Хью, который, вытаращив глазенки, громко кричал.

Аппу стоял у двери кухни и с кривой усмешкой наблюдал за происходящим. Он не мог открыто высказать возражения против хозяйской затеи, но, когда Гвен изложила ему свой план, на его лице ясно выразилось неодобрение.

Наконец Хью был накормлен, Навина забрала его в детскую, и Гвен принялась за работу.

Мальчик-слуга отнес вторую кастрюлю с молоком на кухню – хозяйка открыла и закрыла дверь. Аппу проследил за подогревом, а Гвен спустилась на три террасы вниз к озеру в ожидании, когда молоко остынет. Она села на скамейку, посмотрела вверх на пухлые белые облака и стала следить за набегающими на берег волнами, слушая пение птиц. Кожу освежал легкий ветерок, день был прекрасный. Вдруг слева от нее скрипнула дверь, Гвен обернулась – из лодочного сарая выходил Лоуренс.

– Что ты там делаешь? – крикнула она. – Я думала, ты уже на фабрике, раз погода улучшилась.

– Это сюрприз.

– Для меня?

– Нет, для жены бригадира! – (Гвен насупилась.) – Конечно для тебя. Иди взгляни. – Он распахнул дверь сарая.

Она вошла и огляделась.

Старое неказистое строение было приведено в порядок. Внутри все покрасили, и темный сарай превратился из склада редко используемых вещей в симпатичный домик. Широкое окно с видом на озеро сверкало, новые занавески трепетали на ветру, а на столике из атласного дерева, стоявшем перед большим, хотя и потертым диваном, красовался букет свежих оранжевых бархатцев. Лоуренс наклонился и поцеловал жену в щеку, потом сел на диван, положил ноги на заново обтянутый тканью пуфик и устремил взгляд на воду.

– А лодка? – спросила Гвен.

– Внизу, залатана, покрашена и готова к отплытию в закат. Это мой способ извиниться за свою глупость. Я недооценил, как утомительно иметь на руках новорожденного ребенка. Тебе нравится?

– Очень мило. Но как ты все это сделал так, что я ничего не заметила?

Лоуренс подмигнул ей и постучал пальцем по носу.

– Ну что ж, я в восторге.

Гвен села рядом с ним на диван, и он обнял ее одной рукой. Вид сверкающей на солнце воды и пение птиц, доносившееся сквозь открытое окно, успокаивали.

– Я хотел поговорить с тобой, Гвен.

Она кивнула, однако, не зная, о чем пойдет речь, слегка встревожилась.

– О Кэролайн.

– О?

– Я говорил тебе, что она была не в себе, но, полагаю, ты ни от кого не слышала, что она утонула.

Гвен ахнула, прикрыла рот ладонью и покачала головой.

Лоуренс запустил руку в карман, достал оттуда сложенный листок бумаги и расправил его.

– Я попросил слуг не говорить с тобой о ее смерти, но, думаю, тебе нужно увидеть это.

Он передал листок Гвен.

Мой дорогой Лоуренс,

я знаю, ты этого не поймешь и, наверное, никогда не простишь меня, но для меня просто невыносимо и дальше терпеть боль, которую я испытываю после рождения Томаса. С тех пор как он появился на свет, в меня будто вселился дьявол. Дьявол, который помрачает мой разум и лишает меня покоя. Это ад, какого я в жизни не могла себе представить. Я не вижу иного выхода, кроме этого. Прости меня, любовь моя, но я не могу оставить бедняжку Томаса без материнской защиты. А потому, и это ужасно меня печалит, я решила, что он должен уйти со мной, вместе мы обретем мир. Да простит меня Господь. Когда меня не будет, найди себе новую, лучшую жену, Лоуренс, дорогой, я не возражаю. На самом деле я молюсь об этом.