Дайна Джеффрис - Жена чайного плантатора

Больше недели все жили затаив дыхание. Хью все в доме очень любили, даже мальчики-слуги и кухонные кули ходили с вытянутыми лицами и говорили приглушенными голосами. Но как только малыш пошел на поправку, начал пить и садиться в постели, в доме как будто посветлело и привычный шум повседневной жизни возобновился.

Гвен, наблюдая за сыном, не в силах отойти от него хотя бы ненадолго, чувствовала облегчение не меньшее, чем прежний страх. Лоуренс суетился вокруг с улыбкой на лице и сияющими от счастья глазами. С кровати, где он сидел с сыном и складывал из пазлов картину или читал ему самые лучшие книжки, доносился смех, а Гвен тем временем распоряжалась, чтобы мальчику приготовили его любимую еду: бисквит, миндальное печенье, мороженое с манго и кардамоном – все, что она могла придумать, чтобы соблазнить его, все, что даст ему силы снова стать шумным, энергичным ребенком, каким он был до болезни.

Но когда Хью окреп настолько, что мог бегать возле дома, она не захотела отпускать его от себя.

– Мы не должны душить парнишку в объятиях, – сказал Лоуренс.

– Ты считаешь, я это делаю?

– Пусть побегает. Ему от этого станет лучше.

– Сегодня прохладно.

– Гвен, он мальчик.

Она уступила и полчаса следила за тем, как Хью носится за собаками, но, когда Лоуренс ушел, заманила сына в дом фломастерами и новым альбомом для рисования. Пока Гвен наблюдала за ним, ее решимость не спускать с него глаз ни на минуту росла. Занятая мальчиком, она не беспокоилась о Лиони. В ее комнате он рисовал смешные картинки с Боббинс, Спью и Джинджер, которая до сих пор была меньше двух других собак. Именно изобразив Джинджер, залезшую под его кровать, Хью больше всего развеселился.

Однако при виде картинок сына Гвен забеспокоилась. Полнолуние прошло, а последнего рисунка от Лиони так и не привезли. Хотя она едва могла дышать от облегчения, зная, что Хью будет жить, – ему с каждым днем становилось лучше, – в мозгу у нее все слышнее звучал голосок дочери, пробивавшийся сквозь стену отвлекающих мыслей. Шепот ребенка звал ее сквозь открытые двери, манил вдоль темного коридора, заставлял подниматься по гладким ступеням. Однажды ей показалось, что она увидела силуэт дочери в одном из окон на лестничной площадке, но потом луч света переместился, и Гвен поняла, что это была тень от закрывшего солнце облака.

Чувства, которые удавалось подавлять днем, по ночам усиливались до невероятной интенсивности. Голос Лиони становился громче, требовательнее, преследовал во сне и был таким реальным, что Гвен верила: девочка действительно находится в комнате. Просыпаясь с дрожью и в поту, она получала передышку, видя, что никого, кроме Хью или Навины, принесшей ей чай в постель, здесь нет.

По настоянию Гвен везде в доме расставили свежие цветы – в холле, в столовой, в гостиной и во всех спальнях. Стоило подвять хотя бы одному цветку, и весь букет выкидывали в мусор, а его место занимал новый. Однако никакое количество цветов не уменьшало тревоги Гвен. Она заключила сделку с Богом, но не выполнила свою часть договора и теперь жила в страхе, ожидая последствий.

После того как Хью вернулся в свою спальню, Лоуренс застал жену сидящей, понурив плечи, за маленьким столом – она раскладывала пасьянс. Он остановился рядом и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. Гвен посмотрела на него. На мгновение их взгляды встретились в зеркале, но, боясь, что предательский блеск глаз выдаст ее, она отвернулась, и губы Лоуренса лишь слегка коснулись ее волос.

– Пришел спросить, не хочешь ли ты, чтобы я остался с тобой на ночь? – Он взглянул на карты. – Или сыграл партию?

– Я бы хотела, но какой смысл лишать себя сна нам обоим?

– Я думал, теперь ты будешь спать, раз Хью поправился.

– Лоуренс, со мной все будет в порядке. Не беспокойся. Все будет хорошо.

– Ну ладно, если ты уверена.

Она сцепила руки, чтобы унять их дрожь.

– Я уверена.

Когда он ушел, Гвен не легла в постель, а продолжила раскладывать пасьянс. Через час она откинулась на спинку кресла, но, как только закрыла глаза и ощутила, что начинает расслабляться, вдруг широко распахнула веки и сбросила карты со стола на пол, сердито воскликнув:

– Черт возьми, оставь меня в покое!

Но маленькая девочка будто не слышала.

Гвен обошла комнату, машинально беря в руки разные безделушки и ставя их на место. Вдруг малышка больна? Что, если дочь нуждается в ней?

Наконец усталость взяла свое, и Гвен уснула. Но начались ночные кошмары. Она была в поместье Оул-Три, залезала на старый дуб и падала с его ветвей или ехала в воловьей повозке, которая никуда ее не привозила. Гвен проснулась и стала ходить по комнате. Потом написала длинное письмо Фрэн с рассказом о Сави Равасингхе. Положила его в конверт, надписала адрес, поискала марку и, разорвав все на мелкие кусочки, выбросила в корзину для бумаг. После этого села, уставившись в темноту, за которой таилось озеро.

На следующий день Гвен не могла ни на чем сосредоточиться и перестала улавливать нить событий. Было ли ощущение, что мир вокруг нее рушится, Божьей карой? Может, рисунок не привезли, потому что Лиони больна? – рассуждала она сама с собой. Какой-нибудь пустяковой детской болезнью. Ничего серьезного. Или ее забрали? Детей иногда забирают. Или Сави обо всем узнал и теперь выжидает момент, чтобы подать голос? Каждый день она ждала беды, кусала ногти, не могла есть, терялась в догадках и чувствовала все возрастающий страх.

Она резко говорила с Лоуренсом, Навины вечно не было, когда она нужна, и Хью стал избегать ее, предпочитая проводить время с Верити.

Гвен вынула из шкафа всю свою одежду и разложила ее на кровати, намереваясь решить, что можно переделать, а что она уже никогда не наденет. Перемерила все вещи одну за другой, но каждый раз, взглянув в зеркало, видела, что всё не то. Платья на ней висели, и обручальное кольцо пришлось снять из опасения, как бы оно не соскользнуло с пальца и не потерялось. Примеряя шляпки, Гвен расплакалась. Навина вошла в комнату и застала ее неподвижно сидящей на полу в окружении шляп – фетровых, с перьями, цветами, широкополых, от солнца – и хватающей ртом воздух. Сингалка протянула ей руку, Гвен взялась за нее, с трудом встала на ноги, прислонилась к Навине, и та поддержала ее.

– Я похудела. Ничего не подходит, – сквозь всхлипы проговорила Гвен.

Старая айя не отпускала свою хозяйку.

– Вы немного устали, вот что.

– Я чувствую себя просто ужасно, – сказала Гвен, когда слезы иссякли.

Навина протянула ей платок вытереть лицо:

– Хью уже лучше. Вам не нужно беспокоиться.

– Дело не в Хью. То есть в нем, но не только. – Не в силах произнести ни слова, Гвен подошла к своему столу, вынула из него маленькую шкатулку, нашла ключ, отперла ее и показала рисунки Навине. – Что, если она больна?